Игра в ложь

Киваю. Я тоже помню, где на мостках доски сгнили. Уже перетаскивала коляску через эти дыры. Слава богу, Люк рядом. Разве сама я разглядела бы под водой, какие доски надежные, а какие – нет?

Люк делает огромный шаг. Повторяю за ним. Но я ниже ростом, и у меня – Фрейя, а доски скользкие. Наступаю на водоросли, нога скользит, равновесие теряется.

Невольно вскрикиваю. Над водой, в темноте, крик кажется в разы громче, чем на самом деле. Люк меня держит – крепко, так крепко, что руке больно.

– Все, успокойся, – строго говорит Люк. – Опасности нет.

Киваю. Дышу тяжело. Стараюсь восстановить равновесие, не потревожив Фрейю, стараюсь дышать реже и тише. На мой крик лаем отозвалась какая-то собака – но больше ее не слышно. Мог это быть Верный?

– Прости, – лепечу я. – Там, под водой, что-то скользкое.

– Все нормально, – произносит Люк, смягчая хватку, но не отпуская меня. – Ты вне опасности.

Киваю. Проходим последние доски. Люк по-прежнему держит меня за предплечье, но уже не больно – просто крепко. Наконец мы на суше. Я едва дышу, сердце колотится. Фрейя, как ни странно, продолжает спать.

– Сп-спасибо, – мямлю я. Голос дрожит, хотя под ногами – твердая почва. – Спасибо, Люк. Не представляю, что бы я без тебя делала.

И правда – что? Сунулась бы с коляской по затопленным мосткам? Или сидела бы под холодной моросью, дожидаясь, когда Кейт изволит вернуться? Обида вскипает с новой силой. Как она могла? Как посмела скрыться в неизвестном направлении и даже сообщение не сбросить?

– Не знаешь, где у нее свечи? – спрашивает Люк.

Откуда мне знать? Он прищелкивает языком – то ли от возмущения, то ли еще от чего. Проходит мимо меня в дом, который кажется темной пещерой. Иду за ним, останавливаюсь в нерешительности посреди прихожей. Подол платья промок, липнет к ногам. Наверное, с меня уже целая лужа натекла. С досадой вспоминаю: сандалии-то на другом берегу остались! Ладно, бог с ними. Едва ли прилив еще выше поднимется – иначе ему придется поглотить всю мельницу. А раз так – заберу сандалии утром, после отлива.

Меня трясет. Из открытой двери тянет сквозняком, мокрое платье холодит колени. Люк занят – шарит по шкафам в поисках свечей и спичек. Слышится характерный шорох. Пахнет парафином. Возле раковины появляется пятно мутного света. Люк нашел масляную лампу, возится с фитилем. Наконец фитиль налажен, лампа горит ровно, и Люк ставит на фитиль колбу из матового стекла. Фитиля больше не видно. Есть Люк – и есть золотой шар в его руках.

Люк закрывает дверь. Смотрим друг на друга. Кружок света сближает сильнее, чем самая густая темнота. Мы – в этом кружке, нас разделяют считаные дюймы. Кто мы друг другу? Сейчас это совсем непонятно. Света достаточно, чтобы показать мне жилу на его шее – она напряжена, пульсирует, кажется, в такт биению моего сердца. Меня охватывает дрожь. По лицу Люка о его чувствах не догадаешься; кажется, он – как кремень. Но теперь-то я знаю – это видимость. Люк нервный, импульсивный, вроде меня; как и я, он на грани. Не могу выдержать его взгляд, да и незачем ему читать по моим глазам. Люк откашливается – в пустом доме его кашель звучит громко, слишком громко. Заговариваем мы одновременно.

– Пожалуй, мне…

– Думаю, что…

Замолкаем. Нервно хихикаем.

– Давай сначала ты, – предлагаю я.

Люк качает головой.

– Нет, ты. Что ты хотела сказать?

– Так, ничего. Насчет Фрейи. Надо ее уложить.

– А где она спит?

– Она спит… – делаю паузу, чтобы сглотнуть, – в твоей бывшей комнате.

Люк расширяет глаза – от удивления, или от потрясения, или по другой причине. Странно, конечно, что Кейт предоставила мне его комнату. В очередной раз меня шокирует несправедливость произошедшего.

– Понятно.

Свет лампы дрожит, ведь дрожит и рука, держащая лампу. А может, всему виной сквозняк.

– Давай я тебе на лестнице посвечу – одна ты и с малышкой, и с лампой не справишься, – предлагает Люк.

Действительно, темная спираль лестницы выглядит пугающе.

– Если здесь свечку уронить, нескольких минут хватит, чтобы запылал весь дом, – продолжает Люк.

– Спасибо, – говорю я.

Без лишних слов он начинает подъем по лестнице. Иду за ним следом. Золотой круг света исчезает за стропилами.

У дверей Люк останавливается. Слышно, как он тяжело, прерывисто дышит – но, приблизившись, я натыкаюсь всю на ту же непроницаемость лица. Люк с удивительным равнодушием смотрит на свою бывшую кровать, заваленную моей одеждой, и на колыбель с одеяльцем Фрейи и плюшевым слоником. Зато мое лицо буквально горит. Сумки разбросаны по всей комнате Люка, его стол уставлен целым взводом моих флаконов.

– Люк, прости, – выдыхаю я.

– За что простить?

Голос ровный, лицо бесстрастное – но на шее пульсирует все та же тугая жила. Люк ставит лампу на прикроватный столик, без единого слова разворачивается и растворяется во мраке.

Наконец Фрейя уснула. Я – на лестнице, с лампой в руке. Свободная рука вцепилась в перила. Медленно, контролируя каждый шаг, спускаюсь в гостиную. Вокруг меня – ореол золотого света, но вообще лампа не столько рассеивает мрак, сколько сгущает тени.