Игра в ложь

Подхожу к умывальнику, плещу водой на лицо. Фрейя с интересом наблюдает. Наконец выпрямляюсь, смотрюсь в зеркало. Знаю, это моя вина. Но не только моя. И раз я могу принять эту вину – стало быть, могу и смотреть в глаза местным.

Открываю дверь, выхожу. Толкаю коляску прямо к бару.

– Айса Уайлд!

Сказано заплетающимся языком.

– А я-то, грешным делом, думал, ты еще на десять лет уехала. Ну и чего тебя снова к нам принесло?

Оборачиваюсь. Джерри улыбается из-за барной стойки, посверкивая золотым зубом. Впечатление, будто на этот зуб падают отблески огня в камине. Джерри натирает стакан – не чистым полотенцем, а какой-то ветошью.

– Здрасте, – выдыхаю я.

Фрейя лягается, вертится – после прохлады туалетной комнаты ей жарко. Сердитая, она умудряется сбить пухлой ножкой край капора коляски и издает торжествующий писк. Подхватываю ее, прижимаю к плечу, стараясь успокоить.

– Вы ведь не против младенцев в пабе, Джерри?

– Я только за, – ухмыляется Джерри, светя проемом меж передних зубов, дыша перегаром. – Если только младенцы пиво пьют. Ну, чего изволишь?

– У вас тут кормят? Или только поят?

– Как же, мы кормим. После шести. Хотя… – Джерри косится на часы. – Хотя уже пора. Держи меню.

Он шлепает на барную стойку засаленный лист бумаги с загнутыми уголками. Читаю: «Сэндвичи… рыбный пирог… краб в кляре… бургер с жареным картофелем…»

– Мне, пожалуйста, рыбный пирог, – наконец говорю я. – И еще… еще бокал белого вина.

А что такого? Уже почти шесть.

– Счет открываешь?

– Вроде того. Кредитка нужна?

Шарю в сумочке. Джерри смеется и трясет головой.

– Если что – из-под земли тебя достану.

Не знаю, как ему удалось придать затасканной фразе столь зловещее звучание. Улыбаюсь, киваю на второй зал, где есть пара свободных столиков.

– Я бы там села, если можно.

– Можно. Располагайся. Напиток сам принесу, а то как ты его потащишь с дитем на руках?

Киваю. Иду в дальний зал. Один из свободных столиков, тот, что ближе к двери, уставлен батареей грязных пинтовых кружек. А еще кто-то выбивал курительную трубку прямо на столешнице. Другой столик, в углу, не намного чище. В лужице пролитого пива, пойманная пустым стаканом, трепыхается захмелевшая оса; сиденье в собачьей шерсти. Зато здесь есть место для коляски. Переставляю посуду на соседний столик, промокаю лужицу салфеткой, устраиваюсь на сиденье вместе с Фрейей. Она мигом припадает к моей груди, бодается. Понятно: отложить кормление, как я рассчитывала, не получится. Фрейя решила: пора кушать. Не дашь ей грудь – поднимет рев. «Солтенский герб» – место неподходящее; правда, я неоднократно кормила в пабах, но это были лондонские пабы, в которых, хоть котенка к груди приложи, – всем параллельно. Вдобавок рядом был Оуэн. Здесь не Лондон, и я одна, и еще неизвестно, как посмотрят на дело Джерри и его завсегдатаи. Но выбора нет – Фрейя на грани. Расстегиваю кардиган, вожусь с бюстгальтером для кормящих, стараюсь обнажиться по минимуму. Наконец прикладываю Фрейю к груди и прикрываю и ее, и грудь полой кардигана.

Фрейя тотчас начинает причмокивать – и на нас оборачиваются. Один старик, с седой бородой, пялится с неподдельным интересом. Кейт, похоже, не сгущала краски, говоря о похотливых старикашках, что сплетничают в пабе. Приближается Джерри, несет на подносе бокал белого вина и нож с вилкой, завернутые в полотняную салфетку.

– Надо бы это откупоривание на твой счет записать[12], – ухмыляется Джерри, кивая на мою грудь.

Густо краснею, но умудряюсь хихикнуть.

– Извините. Она проголодалась. Вы ведь не против?

– Я? Ни боже мой! Да и остальные только рады лишний раз поглазеть.

Джерри издает плотоядный смешок, подхватываемый старичьем у барной стойки. Мои щеки, наверное, уже свекольного оттенка. Теперь, кажется, на меня пялятся все присутствующие. Один старик подмигивает, смеется, чешет промежность и шепчет что-то соседу, поводя головой в мою сторону.

Не лучше ли отменить заказ и убраться отсюда? Я почти готова это сделать, но Джерри ставит мое вино на стол и говорит:

– Кстати, напиток – за счет твоего приятеля.

Какого еще приятеля? Прослеживаю жест Джерри. У барной стойки сидит Люк Рокфор.

Заметив, что я на него смотрю, он поднимает кружку – дескать, твое здоровье. А выражение лица у него несколько… печальное, что ли? Не уверена.

Думаю об Оуэне. О досье на Люка. Что бы сказал Оуэн, войди он сейчас в этот паб? Под ложечкой противно сосет. Но прежде чем я успеваю обратиться к Джерри, он испаряется, а Люк слезает с табурета и направляется ко мне.

Бежать некуда. Выход из-за стола заблокирован: слева – коляска, справа – шумная компания. Но главное препятствие – это Фрейя, прильнувшая к моей обнаженной, прикрытой только полой кардигана груди. И Люк уже слишком близко. Я не могу даже подняться ему навстречу, не вызвав бурного негодования Фрейи.

Перед мысленным взором – окровавленная овца.

Перед мысленным взором – Фрейя, заходящаяся в истерике на руках у Люка.

Перед мысленным взором – рисунки.

В ушах – обвинения Оуэна. Лицо вспыхивает, но невозможно понять, что тому причиной – ярость или другое чувство.