Игра в маски

Марии Лоуренс в то время в Лос-Анджелесе вообще не было. Зато вместо нее коротко стриженая хрупкая шатенка с черными глазами бродила по улицам в районе трущоб Лос-Анджелеса. Если было нужно, она представлялась как Грэйс, манерами светской львицы не обладала, курила дешевые сигареты, пила пиво и наблюдала жизнь. Мужчины, способные избить беременную женщину, наркоманы, проститутки и просто нищие, уставшие от жизни люди, окружали ее сейчас. Она видела, как пьяные матери били детей, как укуренные подростки насиловали девочку, как люди, дошедшие до края отчаяния, кончали с собой. Дикая, бесконтрольная, движимая одними только эмоциями жизнь окружала ее. На эти улицы без особой нужды не совались копы, журналистов, так и вовсе, сюда было не загнать. Никто не боялся огласки. Никто не боялся закона, морали или общественного мнения; тут правили сила и деньги. Всем было наплевать. Мария, она же Грейс, была вооружена пистолетом и шокером, которые, впрочем, за все те годы таких вылазок ей ни разу не потребовались, и обширным знанием приемов самообороны, пригодившихся всего раз пять. Не смотря ни на что, она любила этот мир больше, чем родной, гламурный. Мария отдавала себе отчет в том, что, поживи она здесь по-настоящему, ситуация была бы иной.

Сейчас же девушка впитывала настоящую жизнь без глянца, стразов и мишуры. Впитывала всем своим естеством. Такие вылазки заряжали ее, показывали, насколько мизерны ее проблемы, насколько приросли маски стерв, дурочек, мачо и раздолбаев к тем, кого она видела каждый день. Эти два мира были крайностями. Как инь и янь. Они отражали и дополняли друг друга, но абсолютно не понимали.

Тем не менее, Мария чувствовала себя в безопасности. Внешность, измененная до неузнаваемости, навыки самозащиты и деньги делали ее сейчас неуязвимой.

Кое-где ее уже знали в лицо. Тут никто не задавал вопросов, и все были настороже. Девушка держалась просто и расслабленно, она излучала силу и уверенность в себе. Скорее инстинкт, чем разум говорил «аборигенам» держаться от нее подальше. Как у Достоевского, она была право имеющей, а значит априори права.

В дом Мария попала через черный ход. Она не кралась, но и внимания не привлекала. Парик уже отдыхал в рюкзаке, снятый в общественной уборной. Линзы еще были на глазах, поэтому с домашними контактировать ей не хотелось. Они не журналисты, от них так просто не отмахнешься, хоть можно и списать на прихоть все, что угодно. Благополучно переодевшись, Мария зашла в гардеробную, задумчиво прошла мимо длинного ряда платьев, блузок, брюк, костюмов и прочего барахла, пока не нашла, что искала. Вскоре, девушка уже выходила через тот же пресловутый черный ход. Даже без линз, видеть ей никого не хотелось. Никого из домашних. Сегодня ее ждал Деррек. Но это потом, а пока она отправлялась в кафе. Нужно скоротать время, подготовиться к «атаке». Деррек давно ждал, давно добивался ее. По-своему, Мария даже была влюблена в него. И для того, о чем она так давно думала, он подходил идеально.

***

Открытая веранда на втором этаже кафе с видом на океан благоприятствовала размышлениям. Мария думала об эпизоде, который случился с ней во время одной из предыдущих вылазок. В одной из дешевых забегаловок, где она бывала в такие дни, девушка стала свидетельницей отвратной сцены. Две девушки даже младше нее, обе на больших сроках беременности сильно повздорили. Одна из них, из разговора было понятно, что все называли ее Бу, пыталась заставить другую, Ким, дунуть с ней за компанию.

— Отвали, а! — устало отвечала Ким. Было видно, что девушки спорят не впервые

— Да че ты такая занудная та?! — негодовала Бу, она была пьяна и развязна, — нихера с твоим выродком не станет!

— Не смей так говорить о моем ребенке! Сама и дуй, если тебе на твоего насрать!

— А тебе нет?! Напомнить, сколько у него папаш?! Или как у тебя заживали после той «оргии» переломы?!

— А тебе не пофиг, как он был сделан?! Если ты своего нагуляла, делай с ним, что хочешь! Хоть это и мерзко, я не смогу тебя остановить. А ко мне не лезь. У моего ребенка будет выбор…

— Если он проживет дольше месяца, — перебила Бу, — жрать нечего станет, на органы продашь, здорового такого?

— Съебись от меня. Это не твое дело. Я люблю этого ребенка потому, что он мой. Мне пофиг, кто его отец, пофиг, как так случилось. Я даже мстить этим мразям не буду.

— Ты стала просто унылой занудой! Раньше с тобой было веселее! Или ты думаешь, что от того, что ты уже больше полугода не пьешь, твой ребенок будет жить лучше тебя? Или от того, что ты не дунешь, он станет богат и знаменит? Нихуя подобного! Он будет как все! Как ты, как я, как эти все ублюдки, — верещала Бу.

— Нет. Мне шанса не дали, у него — будет!

— Сука ты тупая, нихуя меня не слушаешь! Тебе сложно?!

— Отвали, я сказала! — Ким выходила из забегаловки под аккомпанемент матерной брани Бу.