Игра в «Мурку»

Теодор же, читая папку, вспомнил тусклый красный свет фотолаборатории Дома пионеров. В кювету с проявителем он опустил вынутый из-под фотоувеличителя белый еще прямоугольник фотобумаги 9х12. Володя Пронин стоял с ним рядом, когда лицо Теодоровой бабушки с морщинками и парадные (по ее представлениям) платье и выражение лица стали проявляться в растворе.

– Твоя бабушка? – спросил Володя, улыбаясь.

Тон вопроса! В нем тогдашнему Теодору так же невозможно ошибиться, как нынешнему – во взгляде любящей женщины. Теодору же тогдашнему, малолетнему, кажется, будто Володя удлиняет гласные и модулирует сам вопрос. Из занятий радиокружка, который Теодор тоже пытался посещать, он усвоил, что модуляция – это наложение информативного сигнала на несущую волну. Несущая волна в данном случае – вопрос: «Твоя бабушка?» Сигнал, содержащий информацию, – слегка удлиненное первое «а» и настойчивое ударение на нем. Сполоснутая в воде бабушка с поспешностью отправляется смущенным Теодором в горячую топку фотоглянцевателя.

Петя Громочастный был равнодушен как к «пролетарскому интернационализму», так и к его противоположности – «буржуазному национализму». Он был к тому же физически чистоплотен с детства, на коленях его выглаженных брюк никогда не было ни мешков, ни пыльных пятен от падений или борьбы. Одноклассникам он казался колючим и холодным. А когда за ним стал увязываться малолетний Володя, это уж совсем стало выглядеть чепухой для Петиных сверстников, и с тех пор он знал, что никогда ему не суждено сближаться с людьми. Гораздо позже пришло осознание, что его особость затормозит его служебную карьеру, и Петру Иосифовичу Громочастному следует удовлетвориться гордым уголком гебешной интеллектуальной элиты, уважаемой, но удерживаемой на некотором расстоянии, что весьма напоминало тактику, практикуемую в отношении «теодоров».

Студенческие времена Теодора оказались на удивление скупы на материалы. Никаких следов его участия в партии трех дней и ночей зафиксировано не было (ага, порадовался Теодор, не так уж зорко око всевидящее). Не было и упоминания о часто рассказываемом им в ту пору анекдоте, в котором Сталин предлагает Горькому переименовать роман «Мать» в «Отец». Ответ Сталина сомневающемуся Горькому Теодор, изображавший участников беседы в лицах, представлял слушателям с особым старанием. «А ви папитайтесь, таварищ Горький. Папитка – не питка. Я правильно говорю, товарищ Берия?» (Вот так, опять злорадствует Теодор, среди донских казаков, с которыми он учился, – потомков бывшей опоры царизма – не было ваших глаз.) Единственный документ в деле относится к его письму однокласснице, в котором он предлагал план переустройства Советского Союза – проблема, очень занимавшая его в то время. С одноклассницей вскоре провели воспитательную беседу «где положено», о чем она ему и рассказала при

встрече, а его самого не тронули. Почему? – удивлялся тогда Теодор. Сейчас он находит ответ в этой папке.

– В работу? – спросил курсант Пронин курсанта старшего курса Громочастного (Володя выбрал Теодора для курсовой работы по внутренней безопасности).

– Что он там изучает? – спросил курсант Громочастный.

– Электронику, – ответил курсант Пронин с уважением.

– А эта ваша одноклассница?

– Русскую литературу.

– Тоже из «теодоров»?

– Да.

– Вот ее и берем в работу. А у Теодора какие оценки по электронике?

– В первом семестре было «хорошо», а во втором – «отлично», – сказал Владимир не без зависти.

– Понятно. У него гуманитарно-математический склад ума, а в электронике имеется физическое начало. Вот ему и далось не сразу, но ничего, молодец, преодолел. Не трогать! Пусть изучает электронику.

Курсант Пронин посмотрел на будущего полковника с удивлением и уважением. Он обожал в старшем товарище изощренность ума.

Дальше начинался период трудовой деятельности Теодора. На скорейшем оформлении допуска к совершенно секретным документам настоял лейтенант Громочастный.

– Теперь никуда не денется, никуда не сможет уехать, не просидев на карантине лет пять продавцом билетов в общественной бане, – сказал он, – а на это Теодор не пойдет, кишка тонка.

– Никуда не денется, влюбится и женится, – пропел лейтенант Громочастный, почти не сфальшивив, и рассмеялся, но не самой шутке, а ее избитости.

– Теодор ищет другую работу, – доложил через два года лейтенант Пронин старшему лейтенанту Громочастному.

– Почему?

– Заскучал.

– Чем он занят сейчас?

– Оборонный проект, что-то со стратегическими ракетами морского базирования. Что точно, не знаю, там особист немного не в себе, то ли и от нас скрывает, то ли сам толком не знает.

– Работает Теодор хорошо?

– Начальство им довольно.

– Вот и пусть работает, перекройте ему все выходы. Сколько предприятий в городе могут его заинтересовать?

– Шесть, семь от силы.

– Обзвони все. Предупреди.

– Будет сделано. У нас последняя его фотография – только со студенческой поры. Поэт ни дать ни взять, – хихикнул Пронин, – он эту фотографию охотно девушкам дарил.