Игра в «Мурку»

Борис посмотрел на Аталию. Она осветила его улыбкой, в которой было что-то от стоматологических щипцов, которые тоже раскрываются в улыбке, перед тем как взяться за дело. Теодор отметил про себя, что к присутствующим дамам последнее замечание Бориса действительно не относится. Религиозности Баронессы препятствует ее рационализм, Аталии и изотерическому мышлению сойтись невозможно. Изотерическое мышление у женщины – симптом глубокой жизненной неудачи или ее предчувствия, Аталия же не выглядит сломленной ни на йоту. Она это тут же и подтверждает, заявив Сереге, что она лично находится в поиске – она ищет такую религию, которая объяснила бы ей внятно, почему Всемогущему Господу Богу в нашей земной жизни до такой степени все по барабану.

– Кстати, не путайте, – вставил еще Теодор, – на христианство вообще (а не на православие, скажем, или католичество) в России, мне кажется, напирают в основном евреи, полагая, что происхождение Иисуса дает им некоторые если не преимущества, то права, если не права, то претензии на права. Самые оптимистичные выступают с понятием иудео-христианской цивилизации. У меня на этом термине русский Microsoft Office Word 2003 один раз глубоко задумался, а во второй раз и вовсе упал. Но вполне возможно, что виноват в этом не русский Word, а сыроватая американская Vista, а лично мне этот термин нравится, как все, что сближает людей и народы. Вообще-то, – заметил Теодор, – разговоры о России у нас сегодня получаются свернутыми на сторону, как нос еврейского боксера.

– Охота вам щипать русских евреев, – вмешалась в разговор гуманная Аталия, – это бестактно. К тому же они необходимый элемент русского прогресса и выполняют важную функцию в обществе – на них порядочный русский человек оттачивает свою толерантность. Русские евреи, таким образом, – это абразивный инструмент, точильный станок коллективной русской совести!

Ждали продолжения речи Аталии, но поскольку никакого продолжения не последовало, то Теодор еще добавил примирительно, что он вообще-то не против религии и даже симпатизирует протестантизму американского толка.

– Он от атеизма отличается только в одном пункте – в вопросе о существовании самого Бога. Во всем остальном их подход к жизни и базисные ценности не отличаются от подходов и ценностей благонамеренных атеистов. Ведь протестанты, как и атеисты, полагают, что от Бога нельзя получить ответа на вопрос, сколько соли нужно класть в суп.

Компания теперь перешла к другой популярной теме, которая возникает всякий раз, когда речь идет о России, – к русскому капитализму. Рассказали пару старых анекдотов о «новых русских», которые, как оказалось, Серега упустил, находясь в Африке, и, услышав их впервые, очень развеселился. Особенно ему понравился анекдот, в котором старый еврей встречает «нового русского», и «новый русский» говорит старому еврею: «Папа, дай денег».

– Ну, это уже в прошлом, – заметил Серега снисходительно.

Чтобы подчеркнуть сложность и неоднозначность русского капитализма, его неразрывную внутреннюю связь с русской гуманистической традицией, с которой порою грубо срывают шинель на площадях, привел Теодор и такой анекдот: два киллера ожидают свою жертву в подъезде, и, когда далеко за полночь объект ожидания все еще не появляется, один из киллеров говорит другому: «Послушай, я начинаю за него всерьез беспокоиться».

– Все же прав был, наверное, Горбачев, нужно было осторожнее браться за дело, – обронил рассудительный Аркадий.

– А что? – неожиданно согласился Теодор. – Он вообще говорил правильные вещи, но только неправильным тоном. Из-за этого неправильного тона я его тоже не оценил. Еще поговорили о русской культуре. И тут Серега вполне расчетливо замолчал, предвкушая еврейские дифирамбы русской культуре.

– Набоков сказал, – не разочаровал Серегу Теодор, – что русскую историю можно рассматривать с двух точек зрения: как эволюцию полиции и как развитие изумительной культуры. И мне в рамках такого подхода русские евреи послевоенного периода видятся стихийными набоковианцами, поскольку были опасливы насчет КГБ и любили Пушкина.

Последнему утверждению, как азам науки о евреях, учили Серегу и в школе КГБ, где слово «жид» не звучало – это было бы и против фасона, и ставило бы работника элитной службы на одну доску с... Нет, нет, слово «евреи» произносилось без ограничений, принятых в общем русском мире того времени. И это было еще одним признаком избранности школы, которая по части элитного духа и из естественного чувства соперничества очень старалась не уступать некоторым частным

школам Альбиона времен расцвета Британской империи.