Игра в поддавки

— Просто захотелось, — бурчу, — взял и отдал.

Кажется, для моего родственника «захотелось» — это аргумент.

— А почему Хвост сразу начал стрелять? — спрашивает Вычет. — Мог бы сделать честные глаза, а потом выстрелить нам обоим в спину, чисто и аккуратно…

— Рюкзак, — цежу я сквозь зубы. — И Гляпа.

— Не понял.

— Элементарно, Ватсон. У меня хорошая зрительная память, и Хвост это знает. Пока нас не было, он копался в моем рюкзаке, так? А он запомнил, как лежал рюкзак? Вряд ли. Заподозрил, что я замечу, что он лежит не так, как лежал, ну и решил не рисковать. Это первое. Второе: Гляпа — парень честный и простодушный. Глаза его выдали бы, понятно?

Вычет угукает, а я, выдав два наиболее рациональных объяснения, не озвучиваю еще и третье, совсем простое: патологическую жадность Хвоста. Увидел «шнек», затрясся от возбуждения и не сдюжил с нервами. Бывает такое с некоторыми. Говорят, будто далеко не всем можно показывать груду золота, или бриллиант размером с куриное яйцо, или полный чемодан крупных купюр, — крыша у людей едет. Верю. У Гляпы она не съехала, но какие же правила без исключений?

Ладно, кончено. Что сделано, то сделано. Несколько мгновений я размышляю о том, как странно все получилось: должны были умереть двое, то ли я и Вычет, то ли Гляпа с Хвостом, это как карта легла бы, — а все четверо остались живы. Вот уж воистину — двум смертям не бывать. Не о том фраза, но на данную ситуацию хорошо ложится.

И всё, проехали. Пусть прошлое будет прошлым.

— Пошли, — говорю я. — Последний рывок остался.

Второй час мы лежим на опушке мертвого леса под моросящим дождем. ЧАЭС раскинулась прямо перед нами чертовой уймой своих построек, нам осталось пересечь лишь грунтовку и невеликий пустырь — а ни вправо не рыпнуться, ни влево, ни вперед, ни назад. Вокруг нас работает сразу несколько невидимых пси-излучателей, но на месте нашей лежки притулилась крошечная мертвая зона — правда, голова все равно побаливает, потому что какая-то малая часть пси-излучения просачивается и сюда. Наверное, пси-излучатель, как антенна, имеет диаграмму направленности и боковые лепестки в ней. Они-то нам и достались, но терпеть можно. А вот попробуй отползи всего лишь метра на два в любую сторону — завоешь зверем от боли, потеряешь ориентацию и через пять минут превратишься в зомби. Нам крупно повезло, что мы нашли мертвую зону еще до того, как перестали что-либо соображать. Мы ли вызвали пси-удар одним своим присутствием или излучатели работают по часам — не знаю. Мне только ясно, что это часть оборонительного пояса самого сердца Зоны, а обороны без мертвых зон не бывает.

Один излучатель наверняка в лесу, второй где-то на территории станции, и наверняка есть еще третий. Думаю, он слева от нас, там, где кончается лес и начинается пологий голый спуск к реке. И чует мое сердце, что там самое паршивое место из всех, что нам до сих пор попадались. А я еще хотел когда-то высадиться с лодки прямо у самой ЧАЭС! Хорошо, что мы тогда состорожничали, проплыли мимо. Нарвались всего-навсего на обстрел.

Падают на меня мелкие дождевые капли, падают и на Вычета. Мы насквозь мокрые, валяемся в лужах, а над нами однотонное низкое небо, серое, без просветов и полутонов. Так можно и сутки пролежать, а потом придут мутанты из тех, кому излучение нипочем, и покончат с нами. Говорят, будто водятся близ ЧАЭС совсем сильно мутировавшие звери, не боящиеся даже выбросов, не то что пси-излучателей, и этому зверью тоже надо чем-то питаться.

Нет в Зоне ничего хуже таких вот часов ожидания. И страдаешь от него, и медленно тупеешь, и ругаешь себя за то, что на свет родился. Час пролежать нетрудно, и два можно, а как насчет суток? А трое суток не хочешь ли? Как тварь дрожащая? Иной раз позавидуешь зомбакам, им-то лежать-выжидать не надо, излучение на них больше не действует, потому что уже сделало свою работу, и ничегошеньки они не боятся. Но и у тебя, здорового и вроде такого здравомыслящего, мозг постепенно отключается, и рулят тобой химеры подсознания. Арлекин, помню, сам Не свой вернулся, все норовил забиться в самый дальний угол и месяца три потом в Зону не ходил. Еще повезло ему, что вообще вернулся. Вроде отпустила мигрень? Или показалось?

— Вычет! Сколько времени на твоих?

— Двадцать минут десятого. На моих столько же.

— Вечера или утра?

Вопрос не вполне дурацкий. Если вечера, то уже давно должно было стемнеть, а светло. Если утра, то выпасть в Зону из бутылки мы должны были в предрассветных сумерках, а чего не было, того не было.

— Собственно, ниоткуда не следует, что в той бутылке Клейна время идет так же, как в нашем мире, — мгновенно все поняв, говорит Вычет.