Игра в Тарот

— Страх приходит когда ситуация вынуждает бездействовать. Ничто так не разъедает человека как вынужденное бездействие в ожидание неизвестного. Страх сидит внутри, и он сломает любого, если дать ему выйти собственной неуверенностью. Любой страх легко преодолеть, просто начав активно что-то делать. Главное проявлять активность, не рефлексировать, не фантазировать, не пытаться предугадать возможные варианты, а действовать. Недаром эти шарлатаны так долго держали меня в вынужденном бездействие. Всё понятно, это у них такая предварительная обработка, они хотели сломить мою волю, чтобы было легче дурачить меня. Совершенно элементарный приём. И надо признать, действенный. Но со мной они просчитались! Не на того напали. Меня не сломить. Я им покажу! Не будь я так измотан сегодня, я бы совсем не поддался бы страху. А сейчас надо восстановить силы, чтобы показать им, что со мной все их ухищрения оказались напрасными — он зевнул, совершенно не обращая внимание на прыжки и ужимки всполошившейся старухи.

Душевное равновесие стремительно возвращалось к железному командору реформ.

Глава 6. Сон в кабинете уродов

Толик почувствовал, как его придавила усталость. Действительно, до чего же мучительный день! Ему нужно было просто полежать, немного расслабится. Умиротворённо он смотрел вверх, чувствуя, как его накрывает волна расслабления.

Глядя снизу вверх Толик, заметил, что с этого ракурса комната выглядела несколько иначе. Во-первых, она расширялась к верху. Во-вторых, его поразила огромная высота стен. Казалось, что он лежит на дне глубокого и широкого колодца, суживающегося к низу. Где-то там наверху виделись очертания накрывающего этот колодец купола, и тёмное пятно гигантского колокола, поблескивающего в первых лучах рассвета, льющиеся через окна подкупольного барабана.

— Скоро он зазвонит — вздрогнув, подумал Толик, и бросил взгляд на стены.

Ему теперь ясно было видно, что, то, что он раньше принимал за стеллажи, были земляными террасами, высотой примерно с пол метра. В стенах этих террас были сделаны не глубокие углубления, где-то полтора метра длиной, с полметра глубиной, и сантиметров тридцать-сорок высотой. Перед каждой такой «кельей» стояла догорающая свеча.

В этих, больше напоминающих норы, «кельях», кряхтели и стонали, ворочающиеся в коротком, кошмарном забытье, его соратники по демократическому лагерю.

Грудь давила тяжёлая, индивидуальная, верига. Толик, глухо кряхтя, стал вылезать из своей норы. Верига очень мешала, железный ошейник, на котором на короткой цепи висел пудовый крест, больно натирал шею, цепь цеплялась острыми заусенцами за ветхую рясу. Звеня веригою, Толик кое-как выбрался на террасу, и пополз вниз, на дно.

Он и раньше не любил толкаться в толпе во время общей побудке, и предпочитал заранее подползти к выходу. Ну а сейчас, когда он получил долгожданную должность, он обязан был до звука первого колокола уже быть внизу. А, судя по тому, что свечи почти все погасли, и сквозь думку испарений от обитателей этого узилища сверху пробивались первые голубоватые лучи света, колокол должен был зазвонить с минуты на минуту.

Узники спали нервно. Ворочались, скрипели зубами, плакали, стонали. Всё пространство храма, заполнял тревожный и болезненный шорох.

Толик остановился около одной из нор, из которой раздавались тяжкие, полные невыразимого страдания, чмоки.

— Егор, ты как? Жив? — прошептал он, встав перед ней на четвереньки и заглядывая внутрь.

Из норы показался истощённый до крайней степени Егор Гавнодар, давний его соратник.

— Крошечки нет пожевать, брат? Спасителя нашего ради — просипел он плаксиво.

— Да откуда, вечный пост ведь — сокрушённо ответил Толик.

Егор зачмокал тоскливо и безнадёжно и, невыразимо болезненно кряхтя, уполз, с протяжным стоном, обратно в глубь норы.

— Да ещё похудел, видать недолго ему осталось — с грустью подумал Толик.

Дело в том, что Егор худел. Стремительно худел. Терял жир. Непонятно откуда, наверное, эту было обычное для их теперешнего состояния «прозрение», но Толик, как и Егор, знал, что, потеряв последнюю каплю насосанного им из народа за годы реформ жира, Гавнодар испустит дух.

Собственно смерть была не редкой гостей среди обитателей этого места. То там то здесь Толику попадались «кельи» перед которыми не было догорающего огарка, и вместо стонов оттуда несло зловонием разложения, резким даже по сравнению с общей гнилостной и сырой атмосферой.

На нижней площадке, мутными тенями, уже бродили очнувшиеся послушники. Они, как и Толик, были несколько выше рангом основных обитателей этого богоугодного заведения. Они были послушниками братьев стражей правоверной революции, и им доверялось носить посохи братьев. Несмотря на то, что посохи были крайне тяжёлыми, носить их было всё ж таки легче, чем таскать коллективные вериги.