Игра в Тарот

Но это было совсем не интересно. Он делал это, как и другие, врастающие и растворяющиеся в пузыре сознания, скорее по долгу службы. Надо было питаться всеми возможными способами, чтобы укреплять плёнку пузыря, ибо Враг, бушующий морем огня, не дремал и только и ждал возможности прорвать их защитную оболочку, чтобы уничтожить их вечность, разорвав с таким трудом слепленные вместе и упорядоченные миражи, и снова всё погрузить в хаос борьбы и непредсказуемого становления.

В последнее время он испытывал редкое ощущение счастья. У него, воистину, всё было хорошо. Интересная работа, высокий статус в пищевой цепочке, а главное — комфортная идеология, с которой очень легко жить. Не надо бороться, чего-то взрывать, уничтожать «Демиурга», рваться куда-то истерически. Всё и так хорошо. Лепота!

Веси, растворяйся в тёплой слизи, учись, согреваемой перспективой со временей самому стать пузырём, и отлепившись от альмы матер поплыть, чтобы присосаться к новому трупу, очередным «чудесным образом» обретённым «святым» нетленным мощам? и тем создать новый храм (свой Храм! свой Мир!) — ловушку для душ…

Он успокоился, он стал счастлив, наполнен восторгом и осознанием важности и необходимости своей миссии, и ожидал только одного, когда он полностью раствориться в совершенстве и величия поглощающего его в себе пузыря, чтобы навсегда обрести покой от всё более и более редких тревог.

Да, иногда его смущали сомнения. Они приходили всегда одной и той же мыслью, возвращаемые одним и тем же кошмаром:

— Какие ходы может предпринять Взрыв? А что если игра не закончена? Какие козыри остались у Врага порядка и совершенства?

Тогда, когда его охватывало это смущение, он начинал мелко дрожать, и его дрожь, казалось, передавалась всему огромному пузырю. Страх в эти мгновения своими спазмами овладевал защищающими веру и порядок.

Это странные и болезненные состояния походили на короткие пробуждения, когда человек, на миг, очнувшись, вдруг понимает, что тот сладкий сон, что он видел только что, всего лишь мимолётный мираж, имеющий конец.

Но страх, со временем, проходил. Бушующие пламя всё так же разбивалась в своей бессильной ярости о туго натянутую из них плёнку, питание снизу из церквей и банок, равномерно осаждающееся на внутренней поверхности удерживаемого ими пузыря липкими маслянистыми испарениями, непрерывно поступало, наполняя их силой и уверенностью в правильности их пути и неотвратимости их победы.

Так было, как ему казалось, уже целую вечность. Время шло тут совсем по-другому. Может, прошла секунда, а может и целая эпоха. Храм, как и полагается оплоту стабильности и порядка, стоял твёрдо, незыблемо и неизменно, и ничего не случалось в нём нового и экстраординарного. Как вдруг, однажды он почувствовал какое-то странное смятение, порождённое тем, что пусть и слабые, но явственные удары огня шли не как обычно сверху, а откуда-то из самой глубины Храма, оттуда, где лежала в его основании под тёмными водами озера издыхающая, захваченная им, но ещё едва живая (еле живая) часть мироздания.

Полный возмущения и гнева он направил свой взор на цепочку еле теплящихся внизу огней, однако в которых сразу узнавались крупицы пламени их Врага и увидал, как ему, Храму, величественному, старательно ими раздутому до размеров целой вселенной, пузырю и всему тому, чем он стал, во что он воплотился и чему теперь беззаветно служил, бросает безумный вызов горстка ничтожных смутьянов.

Раздутые ими чахлые огоньки разгоралось всё ярче. Его, и других составляющих пузырь охранителей охватила нешуточная тревога. Ведь запылало в самой основе, в самом фундаменте, на чём он стоял, враг пришёл, откуда не ждали, враг напал изнутри.

Эти безумцы не теряли времени даром, они разгорались всё ярче, их огонь поднимался всё выше и выше, и он понял, что если порождённый ими свет и жар достигнут внутреннюю поверхность пузыря, то тогда случиться катастрофа, они прожгут его плёнку изнутри и Храм сожжёт прорвавшееся внутрь море огня.

Навстречу небу уже поднимался раздутый смутьянами вихрь огня, готовый вот-вот вспыхнуть пронзающей и неудержимой молнией, но то чем стал Николай, уже знало, как надо бороться — уже понимался вихрь из банок и буратин, чтобы закрыть путь свету.

Вращающиеся бесчисленные буратины и банки закрыли дорогу огню. Напрасно он рвался вверх. Сил не хватало. Теперь уже то, во что превратился Николай, не боялся взглянуть в лицо смутьяна, и он направил свой взор на одного из них.

Он спустился клубящимся облаком мути вниз, заструившись вокруг рвущегося вверх потока света. Внутри него, подняв руки кверху, пристально глядя в самый центр закрывшему ему путь на верх фиолетовому циклону, с развивающимися как крылья полами плаща, кричал проклятия мирозданию безумный юнец.