Игра в Тарот

Тут самообладание покинуло председателя трибунала. По нему прошла судорога. На выпученные глаза навернулись слёзы. Было видно, что даже сейчас, через только лет, в эти благословенные времена порядка и всеобщего спокойствия в этом вечном Храме, он не в силах совладать с нахлынувшими на него образами измучившего его прошлого кошмара.

— Впервые я это восчувствовал, сидя в пятом часу утра ледяной зимней ночи на двух рюкзаках с разномастными книжками, греясь в подсобке на рабочем месте у приятеля (он работал там ночным сторожем, имея приварок с таких, как я, горемык, которым нужно было с рассвета «занять хорошее место») и думая о том, что мне не на что сегодня пожрать горячего (от чая меня уже тошнило). Во внутреннем кармане куртки у меня лежала стопка денег толщиной в два пальца — рублями, которые нужно было частично озеленить, частично рассчитаться с людЯми. Это были мои деньги, но мне и в голову не могло прийти взять оттуда хотя бы бумажку — ведь это были не те деньги, на которые кушают.

Толстенькое, маленькое, кругленькое тельце учителя задрожало от рыданий. Пытаясь скрыть предательские слёзы, он инстинктивно нагнулся и закрыл кругленькую мордочку пухленькими ручками. Отчего его кругленькая рыхлая тушка показалось, беззащитной. Трогательно беззащитной. И ужасно измученной этой самой, так называемой, свободой.

Послышался жуткий скрип, напоминающей рыдания. Николай вдруг понял, что на уходящих в ввысь террасах за этим судом наблюдают бесчисленные полчища буратин, которым стало очень жалко несчастного председателя, бывшего в том злосчастном кошмаре беззащитным интеллектуалом, мёрзнувшим в пять часов утра в продуваемой всеми ветрами подсобке и не способным пожрать даже пирожок с кошатенкой.

Ледяное дыхание безжалостной и всё убивающей свободы, казалось, пронеслось под безразмерным куполом Храма стабильности и порядка, пронзая его обитателей страхом и сомнением.

Но председатель невероятным усилием воли взял себя в руки и продолжил:

— Вообще. Существует множество определений свободы. Они возвышенны и духоподъёмны, но, как правило, неприменимы на практике (разве что с их помощью обманывать дурачков). Я не буду давать определения свободы, зато расскажу, в чём её меряют. Мера — дело серьёзное, тут уже начинается «твёрдое знание». Так вот, свобода — это расстояние от тебя до ближайшего начальника. В физическом или символическом пространстве, но лучше в физическом — так надёжнее. Когда начальство далеко — ты свободен. Когда близко — ну, сами знаете. А когда ты «сам себе хозяин», твоя свобода равна нулю. В этом случае свобода — рабство!

Дав небольшую паузу, наверное, чтобы слушатели смогли осмыслить это великое откровение, он продолжил:

— Таким образом, та свобода, соблазном которой смущает несчастных наш Враг, и не свобода то вообще. Это обман, мираж, происки демонов, как совершенно справедливо заметил мой коллега — председатель почтительно поклонился в сторону распухшей биомассы, которая как-то так скривилась, что показалось, что оно милостиво улыбнулось.

— Но тогда нам необходимо понять, что же есть истинная свобода. Свобода, которая бы не противоречила нам, а напротив логически вытекала из системы наших ценностей. Как сохранить свободу? Как сделать её максимальной? Ведь нашей задачей… является сохранение нашей свободы в её наиболее ценном и значимом аспекте — аспекте осведомленности о своих возможностях, обстоятельствах окружающего общества и действующих в нем правилах. Свобода, на наш взгляд, предполагает осведомленность. Условием же осведомленности является преемственность в социальных изменениях.

Но что даёт преемственность каких-либо изменений? Лишь твёрдость и незыблемость власти! А власть обожествлена культом нашего Храма! Следовательно условием существованием свободы является незыблемость и мощь нашего Храма. А что должно давать твёрдость, незыблемость и предсказуемость нашему Храму?

Председатель торжественно вытянулся, пристав на ципочках, и изрёк:

— Но это же теперь очевидно — культ, государственный культ нашего Храма! Разве одним из наиболее ценном и значимом аспектом любого культа не является информация о нём самом, его происхождении и его задачах? Любой культ — это постоянная трансляция составляющего его содержания его реципиентам. Следовательно, именно поэтому неизменный, принципиально не реформируемый, существующий в неизменной форме вечность государственный культ в отличие от реформы и революции, и является единственно возможной технологией свободы! Свобода, следовательно, есть поклонение государственному культу нашего Храма!

Со всех сторон раздался довольно громкий ритмичный скрип, отдалённо напоминающий хлопки. Довольный, раскрасневшийся толстячёк любезно поклонился, на все четыре стороны и с воодушевлением продолжил: