Евгений Рудольфович облизал губы от приятного известия. «Несогласного судьба тащит насильно», — тонко усмехнулся он, вспомнив знаменитое изречение, и подтвердил: — Тащит! Согласно указаниям более умных и ловких!»
Кирилл вошел в театр, в котором перед премьерой творилось что-то невообразимое. Схватившийся за голову Бельский, казалось, решил измерить ногами всю сцену; кордебалет испуганно прижался к заднику; рабочие стучали молотками; новый занавес, вздуваясь, будто парус во время шторма, никак не хотел вешаться.
Марина в оранжевой тунике, со спиной, перевязанной свитером, и в шерстяных чулках о чем-то говорила с Феликсом, одетым в черное трико. Время от времени они замирали в аттитюдах или Марина взлетала в поддержке.
Ксения Ладогина в белом хитоне, отделанном золотым кантом, и прической римской матроны появилась на сцене в сопровождении Севы. Он то и дело пропускал Ксению вперед и придирчиво рассматривал ее костюм. Ладогина раздраженно передернула плечами: «Что за базар?» — перевел ее движение Кирилл, притаившийся в бархатной черноте зала.
Наконец Аркадий Викторович взмахнул руками и хлопнул в ладони. В оркестровой яме возникла фигура дирижера. В одно мгновение все пришло в идеальный порядок. Полилась музыка, изящно замер кордебалет, и на сцену из-за кулис величественно выплыла Ксения Ладогина.
Кирилл дождался окончания репетиции и пошел в гримерную к Марине. В коридоре он случайно столкнулся с Леонеллой Дезире, которая при виде его остановилась в страшном замешательстве. Детектив удостоил ее кивком головы и, постучавшись, открыл дверь гримерной.
— Кирюша, ты?! — радостно вскричала Марина, выглянув из-за гофрированной стенки гардеробной.
Кирилл хотел было пройти туда, но она резко воспротивилась.
— Ой!.. Я вся мокрая!..
— Но это священный пот искусства, — возразил он.
— Может, и священный, но на цвет, вкус и запах ничем не отличается от обыкновенного! Так что подожди, я приму душ.
Марина предстала перед ним в шелковом халате и мягких туфлях без задников.
— Волнуюсь…
— Я тоже…
— Спасибо! — восприняла его волнение за поддержку Марина, но ошиблась.
Кирилл волновался не за нее, в ней он был уверен. Он волновался за свой «спектакль» «Склянка Ромео и платок Дездемоны».
«Автор в представлении не нуждается, перевод Кирилла Мелентьева», — с мрачной иронией мысленно шутил детектив.
Ранний вечер изящно осветил лиловый небосклон нежно-голубыми звездами. Деревья в прозрачно-зеленой одежде грустно шелестели листвой… Осень… Начало сезона…
Кирилл в черном смокинге вышел из джипа и направился в цветочный магазин. Приветливо звякнул колокольчик.
«Что же выбрать? — невольно задумался детектив. — Какие букеты приличествуют такому поводу? — рассеянно обводил он взглядом безумство лепестковых красок. — Цветы для убийцы!»
Продавщица, заметив его нерешительность, вынырнула из цветущего лабиринта и, улыбаясь, стала предлагать пышные букеты, обратив внимание на черную бабочку вместо галстука.
«А она права! — размышлял Кирилл, разглядывая букеты. — Пусть будет пышным и торжественным!»
Он остановил свой выбор на иссиня-черных розах.
Скрипяще-сверкающий саркофаг из целлофана он отверг.
— Перевяжите лентой!
Продавщица виртуозно обвила длинные стебли широкой серебряной лентой, подобрав концы в изящный бант.
— Отлично! Именно то, что я хотел! — поблагодарил детектив и вышел, прощально звякнув колокольчиком.
Подойдя к джипу, открыл заднюю дверцу и положил на сиденье «Цветы для убийцы».
Новый занавес, который так упорно не хотел занимать своего места над сценой, теперь беспощадно долго не желал пошевелиться ни одной складкой, оркестр до бесконечности настраивал свои инструменты, люстры слепили глаза… И вдруг!..
Свет мягко умер, раздались первые звуки увертюры… дрогнул занавес, и под гром аплодисментов на сцену выпорхнули Марина и Феликс.
Феликс был в белой, искусно уложенной в складки тунике. Марина, долго и мучительно искавшая цвет, облачилась в лилово-пурпурное одеяние. В пронизанном золотистыми искрами свете это производило потрясающее впечатление.
Феликс — бог Аполлон — воздушен и прекрасен. Марина — Ливия, земная девушка, пылкая и очаровательная, пленила Аполлона. И он, не на шутку увлекшись ею со страстью, доступной только богам, ведет ее на Олимп. Первой встречает их Гера — Ксения Ладогина. Ее ответ Аполлону однозначен: «Смертная на Олимпе — никогда!» Но Аполлон знает, что не все боги столь категоричны…
Мелентьев взглянул на огромный портрет Дениса, висевший с левой стороны сцены.
«Как, наверное, тоскует он по-своему стремительному полету над этой сценой, по своему слиянию с музыкой!..»
В антракте к нему в ложу заглянул со странно перепуганным лицом Сева.
— Вы видели?!.. Видели?!.. Это невероятно! — Он в изнеможении упал на стул. — Марина — недосягаема! Она преодолела все земные и околоземные воздушные пласты!.. Она — в пространстве гениальности!..