Игра времен (сборник)

Меня там не было. Меня опять там не было! Деревни запалили днем, а наш обоз дотащился к ночи, когда все уже было кончено. Вдобавок пошел дождь и затушил пожар. Когда я поняла, что происходит, я бросилась туда. Но было уже поздно. Я ничего не видела. Стемнело, и все затянуло дымом. Опять дым… Я только слышала с другого конца долины плач и крики людей, которые лишились сегодня всего, кроме жизни, да и та могла быть отнята. Я их не видела, но глазами ведь видеть не нужно. Они плакали и проклинали тех, кто вверг их в несчастье. Они проклинали меня, хотя они не знали обо мне. Потому что я была виновницей несчастья этих людей, я, не сумевшая предотвратить войну, неплодная смоковница, жалкая ворожея, беззаконная содержанка! И что мне мой дар провидения? Разве хоть один провидец сумел когда-нибудь что-то остановить?

Нет, это не я виновата. За моей виной была другая. Но я буду виновата, если по-прежнему замкнусь на своих размышлениях. Дома горят, дети плачут, а Карен-лекарка философствует. Так не будет этого! Нет! Нет!

Той ночью, стоя среди дымящихся развалин, во тьме, клубящейся искрами, я приняла решение. А может быть, я уже давно его приняла и только ждала этой ночи.

Я узнала, что «зачинщики мятежа» схвачены и приведены в лагерь и живы до сих пор потому, что зачинщикам полагалась казнь помучительнее. Я знала, что это такое. Я помнила все – Виглафа, семью Элмера, Сантуду. Но те хоть в чем-то были виновны. Этих же, безгреховных, ждало самое страшное. Как детей, которых он собирался пытать в Тригондуме. Их будут жечь и вешать, им будут ломать суставы и сдирать с них кожу, а мне ничего не угрожает. Все добро я вытягиваю на себя подобно вампиру, сосущему кровь.

Не медля ни минуты, я пошла к Торгерну. Он был один и встретил меня особенно радостно, как всегда после какого-нибудь злодейства.

Я сразу спросила его о пленных.

– Тебе незачем тревожиться. Не надо тебе об этом печалиться. Не стоит себя утруждать. – Он ответил мне не тоном запрещения, а этак ласково. Из заботы обо мне.

Я не могла больше ждать. То, что я собиралась сказать, было ужасно. Но внешнего ужаса не было. И голос мой был спокоен.

– А что, если я выкуплю этих людей?

– Как это? – удивился он вполне простодушно.

– Ты уже, наверное, забыл, с чего все началось.

Он посмотрел на меня с недоумением.

– С Летописи.

Слово было произнесено. И пропасть не разверзлась у меня под ногами. И ничего вокруг не изменилось. Но тут я увидела, как со дна его глаз медленно, неотвратимо поднимается… Вот тебе и «больше жизни»! Вот – «ничего от тебя не надо»! Наконец я снова узнала его.

– Смеешься? – каким-то пустым голосом спросил он.

– Я уже давно не смеюсь.

Он не верил мне. Хотел поверить, страшно хотел, но все еще не верил.

– Ты хочешь обменять свою тайну на жизни этих мужиков? А за свою жизнь не хотела…

– Не всю тайну. – Я чувствовала страшную усталость, хотя ничего еще не было сделано. – Только часть ее. Ту, которая достижима отсюда.

Он вскочил.

– Да, да. Это в двух днях пути отсюда. Больше я ничего не могу сказать, пока ты не дашь ответа.

– А если я соглашусь?

– В известном мне месте есть вход в пещеру, которая ведет в тайные подземелья древних.

– Дальше!

– Условие одно – ты пойдешь со мной туда один.

– Ну! – О, я видела все так ясно, что не нужно было слов. Его снедала жадность… и недоверие. Но приманка была слишком сильна.

– Ты их отпустишь?

– Хорошо… но как ты докажешь, что говоришь правду?

Я знала, что клятва на оружии – единственная, которой здесь верят. Поэтому я вынула свой меч и, держа его перед собой, сказала:

– Клянусь, что пойду с тобой и покажу тебе вход в подземелье, и пещеру, и ходы под горой, которые там есть. И пусть покарает меня меч, если я лгу!

Теперь он поверил. Но я не собиралась на этом останавливаться. Спрятав оружие, я потребовала:

– А теперь ты поклянись, что выполнишь мои условия и никому не расскажешь, что я тебе открою, и никто не узнает, где мы были с тобой!

И он поклялся мне в этом на своем мече.

И каждый из нас сдержал свою клятву.

Несмотря на страшную усталость, я нашла силы пойти и посмотреть, как выпускают осужденных. Я хотела убедиться, что их не убьют после того, как они покинут лагерь, – это ведь тоже повсеместно в обычае. Но на сей раз обычай был нарушен, может быть, именно из-за моего присутствия.

Так эти люди и не узнали ни о том зле, которое я им причинила, ни о добре. И это хорошо.

В это время уже начало светать. Я стояла сразу за преграждавшими дорогу стражниками, кутаясь от сырости в плащ. Сзади послышались шаги. Я знала, кто это. Он не вытерпел. Вероятно, он ожидал, что после ухода пленных я ему сразу все выложу. Но я уже не могла с ним разговаривать.

– Я же тебе обещала. Значит, будет. Остальное – послезавтра.

Когда стемнело, я уже была готова идти, хотя можно было не спешить. Ему я сказала: «За ночь обернемся. Не отдавай никаких распоряжений. Все должно быть как обычно. Нужны будут факелы. Кроме того, возможно, придется лазать по узким ходам. Соображай. Как мы выберемся из лагеря – это уж моя забота».