Игра втемную

Слон и Палтус разом обернулись, но ничего сделать не успели – пистолет с навинченным глушителем был у посетителя в руках. Он дважды нажал на спусковой крючок. Палтуса отбросило к стене, а Слон осел прямо на колени привязанного к стулу Малого. Вошедший аккуратно прикрыл за собой дверь и подошел к Малому. Сбросил с него тело Слона.

– Узнал, я смотрю?

– Я бы тебя и через двадцать лет узнал, сержант. Классно ты нас на дороге положил.

– Молодец, память хорошая. Твой напарник где?

– В соседней комнате.

Бывший милиционер подошел к двери, заглянул через порог.

– С тобой еще по-божески обошлись, – заметил он, вернувшись к Малому.

– Из-за тебя все, курва.

Тот не ответил. Выбрал чистый стул, поставил его напротив Малого и сел.

– Поговорить с тобой хочу. Ответишь правду – уйдешь со мной. Начнешь шутки шутить – оставлю здесь. Ты потом все будешь объяснять своим приятелям. Усек?

– Понял, – кивнул Малый, – за яйца меня взял.

– Значит, понял. Тогда рассказывай для начала, кто убил Лушниченко?

Малый замялся.

– Учти, у меня очень мало времени. Я могу сейчас просто встать и уйти. Кто убил Лушниченко?

– Я.

– А кто приказал?

– Зимний. Он же и шестерку ко мне приставил. Я не знал, что он мента убьет..

– Очень хорошо. У тебя появилась возможность уехать со мной. Оружие куда возил?

– Знаю складов пять. Могу проводить, если надо.

– Тогда давай будем отсюда выбираться.

– А что с Колотым?

– А Колотому уже хуже не будет. Переусердствовали твои ребята.

15 марта 1995 года, среда, 14-30 по Киеву, Город.

Проснулся я поздно. У меня обнаружилось небольшое сотрясение мозга. И после больницы лег я уже под утро. Сразу же после того, как жена увидела меня на пороге квартиры, бледного и окровавленного, я был раздет и отправлен в ванную с перекисью водорода в руках. Там зеркало меня окончательно убедило в том, что память об этой встрече на моем лице сохранится надолго, может быть, на всю оставшуюся жизнь. Эта сволочь исхитрилась ударить меня так, что сантиметра три кожи вместе с мясом свисало у меня от переносицы к кончику носа. Когда я это увидел, то в животе что-то оборвалось. Как в детстве, когда чашка, которой ты долго играл, вдруг упала и разбилась. Все, больше изменить ничего нельзя, свершилось необратимое и теперь остается лишь переносить последствия случившегося.

И я стал их стойко переносить. Надо отдать должное, мне было что переносить. Для начала в больнице мне объяснили, что анестезии не будет, иначе шрам останется слишком заметный. Потом мне сообщили, что самый кончик лоскута кожи придется отрезать, так как он уже омертвел и приобрел серый цвет. Ну, а потом стали готовиться к операции. Подготовка вылилась в поиск лампочки, которую нужно было вкрутить над местом предполагаемой экзекуции. На три рабочих места в операционной была в наличии одна функционирующая лампочка. Меня усадили на стул и стали шить. Швов должно было быть наложено пять, но наложить успели только четыре. Как только начали шить пятый, оказалось, что первые три уже разошлись. Наступила некоторая пауза, в ходе которой было выяснено, что имеющаяся в наличии нитка не того номера и мою рану держать не сможет. А вот нужной толщины в наличии нет. Я особо не расстроился, мне было настолько плохо, что если бы решили ампутировать несчастный нос, я бы не стал особенно возражать. Тут кто-то из врачей вспомнил, что в кабинете начальства должна быть заначка. Общими усилиями к двум часам ночи я был заштопан и выпровожен из больницы. Жена, приехавшая со мной, с трудом нашла такси, и я наконец-то смог попасть в постель.

Версия о моем обмороке удовлетворила всех. Дома мне поверили, зная мое давление, а в больнице даже в подробности особенно не вдавались. Упал так упал. Влепили на всякий случай противостолбнячную сыворотку.

Спать пришлось на спине, поза, которая еще с армейских похождений была для меня достаточно тревожной. Когда приходилось дежурить начальником караула, то, чтобы проверяющий не обнаружил на лице следов от преступного сна в неположенное время, нужно было спать только по стойке «смирно» и быть начеку. Теща ушла на работу, жена ушла на работу, старший сын – в школу, а младший – в детский сад. Мне никто не мешал лежать. Впервые за долгие месяцы никто не сомневался в тяжести моего заболевания, ибо факты, как говорится,– были на лице. Тесть лежал в своей комнате и мучился остеохондрозом. А я мучился разными мыслями. Читать вовсе не хотелось. Честно говоря, больше всего хотелось найти большой пулемет и пару-тройку сволочей изрешетить. Но даже это справедливое желание было очень вялым. Самым правильным в этой ситуации было бы спать, но голова моя имела собственное мнение.