Играй!

По задумке мистера Уилсона, Крис играл роль друга Орфея, поэтому должен был выйти чуть позже. Он наблюдал из-за кулис за Теодором и Джесс, подмечая все недочеты первого, чтобы потом снова их разобрать уже с ним наедине. Он и сам не заметил, как вжился в роль репетитора.

Теодор играл неплохо. Хуже Джесс, но гораздо лучше, чем в первый раз. Его реплики пусть и не были такими же естественными, как у нее, но по крайней мере не звучали как простая читка текста, были наполнены хоть какими-то эмоциями – и это всего за четыре совместных занятия. Кристофер снова поймал себя на том, что гордится им.

Он вышел позже, играя свои реплики, и они закончили эту сцену, чтобы выслушать замечания мистера Уилсона.

В следующей сцене Теодору придется петь, а он ни разу не слышал его голос во время пения. Каждый раз, как они во время занятий подходили к песням, Теодор говорил, что сам прорепетирует их дома, а Кристофер и не настаивал.

– Ну как? – взволнованно спросил он, поглядывая то на Теодора, который старался казаться невозмутимым, хотя глаза у него беспокойно блестели, и он с явным волнением ожидал вердикта, то на мистера Уилсона.

Учитель неверяще улыбнулся.

– Это… хорошо, – медленно, будто до сих пор находясь в прострации, произнес он. – Это и вправду хорошо. Продолжай в том же духе, Теодор, и твой Орфей станет легендарным!

Кристофер принял гордый вид, как будто похвалу отвесили лично ему, и бросил довольный взгляд на приосанившегося Теодора.

– Легендарным позором, – фыркнула Джесс рядом с ними, и Теодор заметно вздрогнул, поворачиваясь к ней. Он не производил впечатление человека, которого легко застать врасплох словами, но эта фраза, казалось, сильно его задела.

Она только невозмутимо пожала плечами, рассматривая свои ногти, покрытые ярко-красным лаком.

– Я не намерена лебезить перед тобой, как учитель.

– Джессика! – возмущенно глотнув воздуха, одернул ее мистер Уилсон.

– Мистер Уилсон, но это же правда, – вставил свое слово Юта, зарабатывая гневный взгляд Кристофера, но никак на него не реагируя. – Теодор играет плохо. А ведь он занимается дополнительно с Крисом. Каковы шансы, что он станет намного лучше к концу месяца?

Лицо Теодора приняло нечитаемое выражение. Кристофер, чувствуя приближение катастрофы, протянул руку, касаясь его запястья, но тот резко ее отдернул.

– Да пошли вы, – процедил он сквозь зубы, спрыгивая со сцены и хватая рюкзак.

– Какой чувствительный! – выплюнул Остин ему вслед, когда он рванул к двери, и Теодор, не оборачиваясь, показал ему средний палец и вылетел из актового зала.

Кристофер ошеломленно смотрел на друзей, и ему было обидно до слез.

Ребята были добрыми, он знал это, но, видимо, их неприязнь к Теодору переходила все границы. Они не могли его принять, не могли увидеть его без призмы своих отрицательных чувств, и в этот раз именно они оказались неправы. Они, а не Теодор, потому что Теодор не поднимал больше тему того, с кем должен выступать, не вспоминал о том, что это его наказание. Все, что он пытался сделать, – это стать лучше.

Он спрыгнул со сцены, окидывая их разочарованным взглядом.

– Он и вправду старается, – резковато произнес Кристофер, когда все посмотрели на него, мгновенно теряя спесь и становясь похожими на пристыженных детей. – Может, вам стоит закрыть рты и открыть свои чертовы глаза вместо этого.

После этих слов он сорвался вслед за Теодором, оставляя мистера Уилсона отчитывать ребят, которые, может, и не хотели быть такими грубыми, просто впервые почувствовали превосходство над тем, кто всегда превосходил их. Встретили его на своей территории и решили дать ему испытать то, через что он заставлял все это время проходить их.

Может, это оправдывало их поступок, но в этот раз Кристофер был не на их стороне.

В этот раз он был на стороне Теодора.

Он бежал по опустевшим после уроков школьным коридорам и почти пропустил приоткрытую дверь одного из кабинетов, но вовремя затормозил, заглядывая внутрь. Теодор стоял у распахнутого окна и курил. Кристофер не был уверен, что так можно было делать, но, с другой стороны, когда Теодору не было плевать?

Он прошел внутрь, плотно закрыв за собой дверь, и Теодор, выпустив в серое небо порцию дыма, обернулся.

– Это ты, – хрипловато сказал он, и голос запустил в Кристофере цепочку неясных воспоминаний: размытые звуки, размытые чувства, размытые ощущения. Он отмахнулся от них. Обычно у Теодора голос был мягкий, но от сигарет становился грубее. Он заметил это, когда они занимались. Каждый раз это напоминало ему о чем-то, но он никак не мог понять, о чем именно.

– Ожидал увидеть кого-то другого? – нервно усмехнулся Кристофер, подходя ближе и садясь на подоконник спиной к окну и лицом к Теодору. Он не знал, как его утешить, какие слова подобрать. Они ведь, если начистоту, даже друзьями не были. Их даже хорошими знакомыми не назовешь.

– Упадешь, – предупредил парень, затягиваясь и выпуская дым поверх его макушки.

– Не упаду.