Играй!

В любом случае, для Теодора это не было нормой. Сердце сбивалось с ритма, стоило Кристоферу коснуться его, и он не знал, сможет ли вообще когда-нибудь к этому привыкнуть. То, сколько времени они стали проводить вместе с того момента, как Теодор извинился перед ним в библиотеке, то, насколько близки стали, – просто невообразимо.

И ведь Теодор так старательно держался от него подальше, только чтобы вся оборона рухнула с треском в тот миг, когда Кристофер улыбнулся ему. И каждая встреча с Кристофером проходила в диапазоне между эйфорией и страхом: Теодор так боялся, так боялся, что он узнает, каким-то неведомым образом догадается, и все разрушится так же быстро, как возникло.

Кристофер дожидался его после тренировок, чтобы порепетировать. Теодор ходил с ним на работу, сидя в уголке, когда тот был занят, и заучивая реплики, чтобы потом снова начать репетировать.

Они встречались каждый день, и Теодор понял, что для него это уже давно не просто дурацкие занятия, на которые ему когда-то было совсем плевать. Для него это нечто большее.

Ему нравилось быть рядом с Кристофером. Слушать его рассуждения, смотреть на его улыбку, чувствовать его прикосновения. Но еще он опасался довериться этому, потому что не был уверен, что для Криса это тоже что-то особенное.

Потому что тот точно так же болтал с Ютой, шутил с Итаном, прикасался к Марку. Он просто был таким – открытым, добрый, отзывчивым. Упрямым, когда было нужно, гордым, со своими принципами, от которых не отступает ни под каким предлогом.

Теодор был им очарован, и ему так страшно было признать то, как быстро это произошло, но и оттолкнуть Кристофера от себя, свести все общение к сухим репетициям он был не в силах.

Кристофер – единственный, кто видел его, а не смотрел сквозь. Единственный, кто не ненавидел его. Он просто не мог от этого отказаться. И он боялся, что отказаться от этого однажды захочет сам Кристофер.

– Слушай, я тебе что, собачка? – фыркнул Теодор, чтобы отвлечься от сковывающего смущения, когда Кристофер запихнул его в нишу под лестницей. – Что ты меня таскаешь везде?

Кристофер смотрел на него серьезно, в полутьме его глаза блестели. Он опять был близко – в этот раз потому, что пространства под лестницей было мало. Когда-нибудь он почувствует, как колотится сердце Теодора от этой близости, и тогда Теодору настанет конец.

– Мне так некомфортно, – заныл он.

Кристофер закатил глаза, вся серьезность мгновенно испарилась.

– А как вам комфортно, ваше высочество? – язвительно спросил он, и атмосфера с напряженной поменялась на легкую ровно до того момента, как Теодор взял Кристофера за плечи, резко разворачиваясь и прижимая его к стене.

Кристофер растерялся, от неожиданности крепко вцепившись в его предплечья. Теодор ухмыльнулся, торжествуя, что смог застать его врасплох, разглядывая его порозовевшие щеки и приоткрытый рот.

Кристофер выглядел очень мило, когда был растерян. У него было миловидное лицо – большие глаза, высокие скулы. Благодаря своему спокойствию он казался мягким и уступчивым, несмотря на то, что на самом деле это было далеко не так. Он был ниже Теодора, младше его, физически слабее – потому что Теодор все-таки был спортсменом, а Кристофер – актером. И его хотелось защищать, даже когда ему не угрожала никакая опасность.

Теодор невольно облизал губы, и желание поцеловать его свело низ живота. Но он не стал бы этого делать. Не до того, как спросил бы Кристофера. Не до того, как получил бы на это согласие. Теодор мог играть роль доминанта, берущего все без спроса, с кем угодно, но с Кристофером он не позволит себе этого. По крайней мере, не до того, как этого захочет он сам.

Он уже делал так однажды, и ему совсем не понравилось то, что он после этого испытывал целый гребаный год.

– Вот так неплохо, – прошептал он.

Кристофер осторожно выдохнул, горячее дыхание осело на подбородке Теодора.

– Наигрался? – он старался звучать безразлично, но голос его подвел, надломился. – Давай теперь поговорим о том, почему ты не хочешь петь.

Если у Теодора и была угроза получить стояк, то теперь она миновала. Спасибо, Крис.

Теодор застонал, упираясь лбом в его плечо и чувствуя мурашки, пробежавшие по шее, когда Кристофер опустил ладонь на макушку, успокаивающе поглаживая.

– Я никогда не пел при других людях, – тихо признался он. Слова получились сдавленными, и он не был уверен, слышал ли их Кристофер.

Тот медлил с ответом. Тишина между ними была спокойной, уютной. Быть друг с другом рядом уже давно стало комфортно.