Играя с судьбой (СИ)

Я вздохнул. Осознавать себя марионеткой — неприятная штука. Говорить о своем позоре вслух — пожалуй, еще неприятнее. Гордость рвется в мелкие клочья. Но в данном случае это необходимость.

— Обязательно. Ему и Равэ Оканни. И желательно в мельчайших подробностях.

Парень выругался. Отчего-то на рэанском, словно думал, что я не пойму. Ругательство прозвучало тихо, но на редкость эмоционально и зло, заставив удивленно отметить — я представления не имею, где он проводит время, когда отсутствует в номере. Навряд ли кто-то из прислуги в представительстве мог позволить себе подобные выражения. За такие грешки увольняют немедленно.

И вновь дрожь по телу — за какие мелочи цепляется сознание лишь бы отвернуться от страшной картины. Какая разница — где нахватался Рошке этих словечек. Ведь самое страшное — мы уже летим в бездну. Нами играют — и нет среди игроков ни одного, кто бы с нами был заодно.

С Высокородными невозможно договориться. У Высокородных одна ценность — власть. Одна одержимость, ради которой они готовы пожертвовать всем.

Губы скривились, словно довелось куснуть кислого: договориться-то с эрмийцами можно, да только нужно предложить больше власти, чем тот или иной представитель ее в данный момент имеет. Так наши предки с ними и договорились — сдались, продались в рабство, даже не попытавшись бороться. Сами продались и весь свой мир продали Хозяевам. С тех самых пор Эрмэ сосет с Торгового Союза соки. И сколько ни дай — все им мало. Это прожорливое чрево не насытить, это алчущую глотку не заткнуть. Им подай весь мир, и то, вряд ли будет достаточно…

Поманила было надежда, что вырвались, а на деле? Выбираем себе нового хозяина? Тьфу ты, пропасть!

Я прошел в гостиную, и все же достал из бара еще одну бутылку. Вот, наивный, думал к ней точно не прикоснусь. Достал пробку, хлебнул вина, прямо из горла, вытер рукавом губы…

Обернувшись, посмотрел на рыжего, напряженно застывшего возле дверей. Вот бы кому форэтминское точно бы не помешало… я, скотина, опять только об одном себе думаю. Но два пьяных пилота в одном корабле — это уже перебор.

Я поставил бутыль назад, подошел к рыжему, кивнул:

— Ну что, пошли?

Глава 28

Олай стоял у окна, заложив руки за спину, смотрел на дверь, закрывшуюся за спиной рыжего.

Равэ недоверчиво покачал головой.

— А не мог мальчишка все придумать? — подал голос. — Ведь насколько я понимаю, Рокше высокородных в жизни не видел. Насколько это серьезно — не понимает.

У меня дернулась щека. Страх заставлял искать защиты и выстраивать стены — лишь бы не думать о неприятном, это было мне хорошо знакомо. Но я не успел ответить Оканни, меня опередил Атом.

— Надеяться надо на лучшее, а предпосылки делать, исходя из худшего. — Он вздохнул, окинул комнату взглядом, ободряюще кивнул мне. — Я благодарен, что ты не стал молчать. Пусть в малом, но Судьба пошла нам навстречу. Кто знает, когда бы до меня дошла информация, если бы, как и планировали, мы разлетелись сразу после подписания договора.

Оканни порывисто встал со стула, прошел по комнате, обронил:

— Допросить бы кого, кто хорошо знает Элейджа. Ту же мадам Арима…

Атом покачал головой.

— Это плохая идея, Равэ… Властители — предусмотрительные, хитрые твари. Вспомни резню, устроенную пилотами. Модификантам только показалось, что мы пытались платить дань не в полном объеме, они в один миг превратились из преданных слуг в опасных врагов… Фориэ — умная женщина и помогла нам с договором, но задавать ей вопросы о Властителе я бы поостерегся. Просто потому, что она может не во всех своих действиях отдавать себе отчет. И… кто знает, на что она способна. А после того, как Элейдж подверг допросу Рокше, я бы и с рыжим откровенничать поостерегся.

Как холодным ветром продуло спину. Я плюхнулся в кресло, пытаясь не потерять лица. То, что Элейдж — эрмиец, лишь вероятность. Но даже она отбирает у меня Фори и рыжего. Эту потерю не удастся залить форэтминским. И придется самому строить стену, аккуратно подбирать слова, чтобы не сболтнуть лишнего, в тесном помещении корабля никогда не поворачиваться к Рокше спиной. Ждать подвоха, всегда быть настороже.

Хотелось взвыть от чудовищности такой перспективы. Олай, видимо, понял, подошел, положил ладонь на мое плечо, тихо промолвил:

— Мне жаль, Арвид.

Злость затопила рассудок. Вспоминалось бескровное лицо Фори — я едва узнал ее, увидев в госпитале — восковая мертвенная белизна ужасала. До Лидари я всегда сам дрался за свою шкуру, и не находилось дурака, который помог бы мне отразить удар. Я дрался, зная, никто не увидит, как пятеро бьют одного, если эти пятеро служат Иллнуанари.

Надеяться на Олая? Так где враги, а где Олай! Хорошо, его люди помогали хотя бы втихую. Но в открытый конфликт они бы ни за что не вмешались. Да и не вмешивались. Тот же Госье спрятал хвост между лап, опасаясь, как бы чего не вышло.