– Выглядишь замечательно, – повторил Эдмунд.
– Почему?
– Почему ты выглядишь замечательно? Трудно объяснить. Это ты мне скажи.
Она не изменила выражения лица, и он добавил:
– И все равно выглядишь замечательно, даже когда хмуришься, а когда пытаешься скрыть улыбку, становишься еще прекраснее.
– Видимо, привычка лгать и льстить у тебя в крови. – Джейн принялась за очередной тост. – Ты ведешь себя просто смешно.
Горка румяных хлебцев выглядела так аппетитно, что Эдмунд, усевшись рядом с ней, попросил:
– Можно и мне?
Джейн кивнула и намазала маслом тост и для него.
– Итак, – сказал он, прожевав, – что же мне позволено говорить, если я считаю, что ты замечательно выглядишь?
– Лучше ничего.
– Почему?
Она раскрошила корочку хлеба.
– Потому что это пустые, ничего не значащие слова, такие же, как те комплименты, что ты делаешь всем и каждому.
Какое простое объяснение, такое меткое и такое жуткое. Честность, граничащая с жестокостью, была отличительной чертой всех их разговоров. Вчера ему казалось, что лед между ними треснул, что разделявшая их стена начала рушиться, но, быть может, у Джейн эти маленькие откровения лишь подорвали веру в мужа?
– Если мне не позволено делать комплименты по поводу твоей внешности, то могу я хотя бы поделиться с тобой своими грешными мыслями?
На ее губах заиграла едва уловимая улыбка:
– Эдмунд, войдя в комнату, ты хотел мне что-то сказать.
Джейн поднялась из-за стола, не допив кофе, и, следуя ее примеру, он стряхнул крошки с пальцев.
– Да. Вернее, не совсем. Я имел в мыслях кое-что тебе предложить. Это больше вопрос, нежели утверждение, или предложение, или…
– Ох, прекрати тянуть и скажи наконец, в чем дело. – Она улыбнулась и просунула ему руку под локоть.
– У меня выдалось свободное утро, и я подумал, что мы могли бы поучиться танцевать.
Она замерла на месте.
– Танцевать?
– А что, ты уже передумала? – упал духом Эдмунд.
– Нет. Просто не ожидала, что ты и в самом деле будешь меня учить.
Он взял ее за подбородок и заглянул в глаза.
– Я обещал и сдержу слово, Джейн. Я никогда не давал тебе повода во мне сомневаться.
Она вздохнула, погладила его по руке и улыбнулась:
– Я знаю.
Это был не тот восторженный ответ, на который он надеялся, и тем не менее повел супругу в гостиную, где в камине уютно потрескивал огонь. Дабы освободить побольше места, Эдмунд отодвинул маленький столик, на котором стояла китайская ваза, а Джейн тем временем переместила оттоманку в угол.
– Начнем с вальса. Я все равно не смогу без посторонней помощи вспомнить какие-то другие. В кадрили или контрдансе слишком сложные фигуры, так что понадобится помощь профессионала.
– Вальс? Отлично! – Она решительно направилась к мужу. – Я немного знакома с теорией: обняв друг друга, рука в руке, мы закружимся по комнате на счет «раз-два-три».
– Верно, почти. Мужчина обнимает партнершу за талию, вот так.
Джейн подняла ладони кверху:
– А что мне делать с руками?
– Дорогая, ты вольна делать что пожелаешь, но в вальсе принято класть левую руку партнеру на плечо, а правую – в его левую ладонь.
– А где будет твоя правая рука?
– Я кладу ее вот сюда.
С этими словами Эдмунд положил правую руку чуть выше изгиба ее бедра. Для мужа, который столько ночей подряд ласкал обнаженное тело жены, это прикосновение едва ли можно считать сокровенным. Даже через несколько слоев одежды – платья, корсета и сорочки – он чувствовал ее тепло. Ее легкая, как перышко кисть лежала на его плече, и сквозь плотный шерстяной сюртук он почти не чувствовал прикосновения.
– Это исходная позиция, – сказал Эдмунд легко. – Я буду считать и делать повороты, а тебе нужно чуть подаваться назад на мой шаг вперед.
– Прелестно, – проворчала Джейн. – Подаваться назад, чтобы ты на меня не наступил. Почему же это я не научилась танцевать раньше? Сама не знала, что упускаю. Ой!
На счет «раз-два-три» Эдмунд повел ее и повернул на пол-оборота, а когда она споткнулась, подхватил, чтобы не упала, и теснее прижал к себе. Запах ее волос так волновал, что, не удержавшись, он легко коснулся губами ее лба.
Джейн вздрогнула, руки ее машинально опустились, а вальсировать в такой позе не было решительно никакой возможности.
– Я уверена, – донесся до него ее сдавленный голос, – что в вальсе не принято так бесцеремонно хватать дам.
– Видишь ли, когда ты спотыкаешься и падаешь, мне приходится удерживать тебя за ту часть тела, какая подвернется под руку.
Джейн вырвалась из его объятий и отступила назад, щеки ее пылали.
– Мои ягодицы для этого совершенно не подходят! Эдмунд, ты… – Она умолкла, не сразу подобрав подходящие слова.
По своему горькому опыту он знал, что его обычное «прости» ее не устроит, поэтому честно признался:
– Мне очень хотелось дотронуться до тебя там.
Они уставились друг на друга, немало удивленные такой откровенностью.
– И хочется еще.
– Я верю тебе.
Джейн все еще не оправилась от изумления, но чувствовала себя польщенной.
Эдмунд надеялся, что сумел доставить ей удовольствие своей искренностью, а еще – что сможет сделать так, чтобы она почувствовала себя счастливой.