Играя в любовь

Вся твердость на портрете досталась женщине. Приподнятый подбородок подчеркивал ее строгую красоту. Волосы дамы тоже покрывала пудра, как требовала мода того времени. На ней было богатое красное платье, на запястьях, шее и пальцах – драгоценные украшения. На одном колене у дамы сидел маленький ребенок со светлыми локонами и в длинном платьице. Еще двое детей изображены по краям: девочка лет пяти, тоже со светлыми волосами, и мальчик, одна рука и плечо которого остались за пределами картины. Видимая рука тянулась к плечу отца, а лицо находилось на уровне его локтя. Мальчик смотрел с портрета так серьезно, словно ему приказали выглядеть маленьким мужчиной.

– Это моя семья, – тихо сказал Эдмунд. – Незадолго до смерти отца нас, детей, просто дописали на свадебном портрете родителей, так что этот единственный.

– Но почему не заказали отдельные? Вы втроем так хорошо смотритесь, а на этой картине вам едва хватило места.

– Нам едва хватало места вообще где-либо.

Эдмунд хотел было снова прикрыть портрет, но Джейн остановила его.

– Почему ты никогда их не навещаешь?

Он топнул ногой по полу, будто бык на пастбище.

– Я не желаю туда возвращаться!

– Тогда почему они не навещают тебя? – Она понимала, что досаждает ему вопросами, но ей нечего было терять.

После ее слов Эдмунд снова застыл, даже дыхание стало тише.

– Я привык ко всему этому.

Теперь Джейн сама готова была топать, как бык, или трясти Эдмунда как грушу за широкие плечи.

Но вдруг одна мысль поразила ее, подавив бессильное возмущение. Он не сказал, что был счастлив, только что привык к положению вещей. Она поняла, чего он хочет: семью.

– Твоим сестрам… – Джейн сделала паузу. – Им понравились подарки?

– Понятия не имею. Они писали мне короткие письма, когда были детьми, но я никогда не знал, что писать им в ответ. В конце концов я просто спрашивал, что им прислать, и они отвечали. Теперь мы общаемся лишь через управляющего корнуоллским поместьем.

– Но это… ужасно!

Эдмунд глубоко вздохнул.

– Так лучше всем нам. Они получают то, что хотят, а я знаю, что о них заботятся.

– Если считать, что купить кому-то шляпку – значит проявить заботу, то ты прав.

Джейн немедленно пожалела о сказанном: ведь приехала сюда она не для того, чтобы ссориться, наоборот, хотела узнать, чего желает Эдмунд и что сделает его счастливым, почему никогда не навещает семью в Корнуолле, почему поднялся сюда взглянуть на давно забытый, судя по пыли вокруг, портрет.

Но Эдмунд не стал с ней спорить, а, склонив голову, без всякого выражения сказал:

– Я так не считаю. Но это все, что в моих силах.

– Почему же?

Джейн хотела спросить, по какой причине он не желает возвращаться, что с ними случилось, но решила лишь сменить тон на более мягкий.

– Мы перестали быть семьей уже много лет назад, если вообще когда-то были. Потребовался портрет, вот нас и собрали вместе.

Эдмунд накрыл картину тканью.

– Неудивительно, что не смог сохранить наш брак: родители показали мне дурной пример.

– Что за чепуха! Не все зависит от нашего окружения и его традиций. Если было бы так, то я до сих пор безвылазно жила бы в маленьком домишке, как моя мать, и скорее всего вместе с ней, видела бы одних и тех же людей каждый день, довольствовалась однообразным прозябанием. Если кто-то из членов семьи отличается от остальных, это не делает его плохим.

– Но ведь ты не так уж и отличаешься от своих родственников: я имею в виду Хавьера, – вы с ним похожи: оба упорны и смелы.

Она с ним согласилась, и Эдмунд ответил ей вежливой улыбкой.

– Особняк кузена как раз то место, где ты чувствуешь себя как дома. Тебе можно позавидовать.

– У тебя никогда не было дома?

Последовала тяжелая пауза. Джейн и хотела бы ее прервать, но никак не могла найти подходящие слова.

Даже этим молчанием он показал ей, каким безнадежным было ее замужество. Эдмунд считал себя совершенно негодным ни на какие отношения.

– Ты неправ, – сказала она наконец. – Ты так неправ!

– Хотелось бы, чтобы это было так…

Уж лучше бы он разозлился – на его редкие и краткие вспышки гнева было легче смотреть, чем на такую вот отрешенность.

– Давай спустимся вниз. Мне кажется, мы оба увидели здесь достаточно.

– Нет!

Одним движением Джейн приблизилась к нему и отбросила ткань с портрета.

– Ты ошибаешься, Эдмунд, как, может быть, и я. Порой окружающие влияют на нас, показывая своим примером, что не надо делать. Я не хотела тихой жизни на задворках. Ты не хочешь фиктивную семью, не желаешь играть на публику.

– А кто бы хотел?

Из ее горла вырвался хриплый смех.

– Хоть я и вращалась в высшем свете гораздо меньше твоего, но догадываюсь, что многие.

– Но не ты.

Джейн взглянула на мальчика с портрета. Его лицо хоть и красиво, но уже кажется отчужденным.

– Не я. Я слишком… как ты сказал – упорна и смела.

– Презрение лучше фальшивой любви.

«Болван, моя любовь настоящая», – подумала Джейн, но заставила себя улыбнуться и произнести:

– Но я тебя не презираю.

– У нас ничего не вышло. Однажды ты призналась, что любишь меня, а я не знал, что с этим делать. И так я потерял тебя.