Играл на флейте гармонист

Весна. Начало еле видно.
Чуть тронул клавиши солист.
И уходить еще обидно,
Играл на флейте гармонист.
А оркестранты разминались,
Вот-вот ворвется дирижер.
Зал затихал. Зады смеялись

В программке было «До мажор».
И вот как дождь, сначала тихо,
Потом сильней, сильней, сильней.
По залу покатились лихо Все звуки. Стало веселей.
А флейта — что ж? Ее чуть слышно.
Ручьи потоками бегут.
Весна раскрылась пышно, пышно,
И громко слышен каждый звук.

Детское оружие

Впрочем, весной по сравнению с зимними забавами делать особенно было нечего, особенно ранней весной. Лыжи, санки, коньки — все было сложено в чулан до ноября-декабря. Велосипед еще не приведен в рабочее состояние из-за отсутствия сухих дорожек. Приходилось слоняться по еще редким проталинам посреди подсевших сугробов. После длинной зимы, после долгого хождения по снегу, утоптанному, вязкому, по снежной жиже, пройтись по твердой, только что оттаявшей земле было приятно и ново, и от этого становилось радостно — конец зиме.

Пацаны в этот период занимались техническим творчеством, а по сути, с точки зрения взрослых, хулиганили. Изготовлялись рогатки разных типов. У каждого их было не менее двух. Одна для метания мелких камушков, вторая для стрельбы проволочными пульками. От этой «забавы» страдали уличные лампочки, оконные стекла, стеклянные банки и бутылки и, конечно, вездесущие воробьи. Вторым «техническим художеством», весьма распространенным, являлось производство «пацанского», то есть примитивного оружия, где основным являлся гладкоствольный пистолет.

Он вспомнил, как одно из неудачных испытаний такого пистолета чуть не закончилось серьезными увечьями — при выстреле разорвало ствол пистолета. Повезло — осколки ствола и пуля никого не задели. Страх и последующая радость, что все обошлось, запомнились надолго.

Ранняя весна быстро проходила, и наступало новое время — время летних игр на свежем воздухе. А тут и учеба подходила к концу. Дел было по горло и в школе, и дома, и во дворе. Близились длинные, предлинные летние каникулы.

* * *

Очередной претендент не выглядел физически сильным — тонкая шея, худоба говорили о том, что его скорее можно отнести к интеллигенту, чем к накаченному спортсмену. Светлые волосы и мягкие черты лица производили приятное впечатление умного, думающего молодого человека. Он очень спокойно и уверенно отвечал на все вопросы тестов, как будто уже не первый раз здесь тестировался. Только иногда в редких паузах от интеллигента еле-еле слышалась какая-то песенка, которую он смог различить только после третьего исполнения. Это была очередная киношная белиберда:

— Мы веселые девчушки,
Дарим вам свои игрушки.
Приходите к нам скорей,
Вместе будет веселей…

Ему показалось это подозрительным — спокойно отвечать на вопросы и в то же время блокировать свои мысли этой дурацкой песенкой. Машинально заполняя анкету, он размышлял:

— Зачем претенденту такая маскировка? А может, это и не маскировка? Что вписать в анкету? Сделать вид, что он не заметил эту странность, могут обвинить в невнимательности. Записать эту странность в анкету — испортить жизнь этому парню. А вообще-то это все может оказаться проверкой для него самого. А этот претендент — подставка. — В конце концов, он вписал в анкету «рекомендуется дополнительное собеседование». Вечером, в конце рабочего дня он доложил о своих подозрениях куратору. Старикашка внимательно выслушал его и пробурчал:

— Завтра мы дадим вам ответ.

Засыпая, он вспоминал, как попал в центр.

* * *

— Вот вы попробовали делать массовое добро. И что из этого получилось? Ничего хорошего — попали, так сказать, «добровольно-принудительно» в центр. — Ветеран, попивая тоник, продолжил: — Зачем вы, кажется, не глупый человек, решили перевоспитать целую толпу дымистов? Посчитали себя сверхчеловеком? Это уже было. Были и сверхчеловеки, и боги, кого только не было. Были и чудеса, и заповеди, проповеди, и что в результате?

Он слушал Ветерана и понимал, что это не Ветеран говорит, это говорит он сам себе, а старик только утвердительно кивает головой.

— Вот вы же видите, ничего не изменилось. Человек не меняется, инстинкты остаются. Что правит миром? — страх, один только страх. Нам говорят: «миром правит любовь» — ничего подобного. Любовь — это лишь одна из разновидностей болезни, а страх — это сила, довлеющая над всеми, и только очень редкие люди живут без страха. Да и то, я думаю, что они больные люди.