Играл на флейте гармонист

Но никаких действий со стороны пионэров не последовало. Это странное противостояние длилось не менее минуты. Лучу скорее почувствовал, чем понял, что надо срочно что-то предпринять, дабы разрядить обстановку, и он затянул пионерский гимн, услышанный на «Поперечной»:

Нам, пионэрам, сделать немало

Родина-мать навсегда приказала…

Остальные подхватили:

Плотно сомкнем мы наши ряды.

Рядом в строю есть и я, есть и ты.

После повтора первого куплета пионэры сначала как-то нехотя, а затем более энергично присоединились к орущим во всю глотку:

Нам, пионэрам, дело всем дали,

Главное цель, остальное детали…

В соседних ячейках часть молодежи, выскочив в проход, присоединилась к орущим:

Вырастут люди все без оков,

Крик пионэров — всегда будь готов!

И вот уже весь вагон что есть мочи орал, не попадая в мотив:

Нам, пионэрам, твердыми быть,

Родину-маму сильно любить!

Казалось, этому ору не будет конца. Но вот уже кто-то подохрип, кое-где послышался захлебывающийся кашель. Крик постепенно стихал, и только пионэры в великом исступлении с красными от напряжения лицами продолжали петь. Лучу изо всех сил крикнул одному из них прямо в ухо:

— Будьте готовы!

Гимн прервался, и оба пионэра синхронно ответили:

— Всегда готовы!

Как бы приходя в себя, они осмотрелись, потоптались на месте и зашагали по вагону вперед по ходу движения пумпеля.

— С ними можно находить общий язык, — сказал юноша. — И как это вы сообразили запеть?

— Теперь все будем петь, — иронично ответил Лучу и хмуро добавил: — учите пионэрские песни.

Яркий свет погас, вагон постепенно успокоился. Побродив по проходу, он с Венсой расположился в соседней ячейке.

— Они искали пилку, — прошептала Венса.

— Да, а заодно проверили крепления жетонов, — ответил он. — Я думаю, они сильно потрясли Берту. Вот и бегают по вагону.

За окнами проступил молочный рассвет. Она плотнее прижалась к нему и спросила:

— Я дорасскажу свою историю?

Он обнял ее и ответил:

— Хорошо.

«Бажена проснулась, когда солнце уже поднялось над лесом. Во дворе кудахтали куры. Мальчишки шумно играли в "чижика". Все взрослые были в поле. Мать-старуха неодобрительно поворчала на нее:

— Гуляешь ночью? Собака гуляла да хвост потеряла.

Бажена потянулась, быстро встала и кинулась помогать матери по хозяйству. К обеду мужчины вернулись с покоса. Она вертелась, подавая еду и, весело улыбаясь всем, мелькала по дому и двору в предвкушении праздника. Братья молча хлебали полевку и почти не обращали на нее внимания.

— Пойдешь к Яри? — спросила мать, когда она пробегала мимо.

— Вы же, мамо, все знаете, зачем спрашиваете? — весело ответила она.

— Черныши вчера вечор заходили, интересовались как мы тута поживаем, — крикнула мать ей вдогонку.

Косцы после полудня улеглись под навес. Полуденная сушь накрыла всю деревню. Домашняя животина, пофыркивая и тяжко вздыхая после обильной еды, расположилась в тени, пережидая дневную жару.

— Ну, что девка, молчишь? — мать застала ее на сеновале. — Что ты о них думаешь? Надоть уж решаться.

Бажена потянулась и смущенно ответила:

— Мамо, вы меня за мельницу хотите отдать? К этим Чернышам?

— А как же ты, дочка, жить-то будешь? У него, у твоего Ярика, одна кобыла и то страсть какая худющая.

Мать села рядом и, сложив на коленях жилистые, натруженные руки, тяжко вздохнула:

— Я вот всю жисть маюсь от любви. От нее и живем тута так. Братья надрываются, а все в люди не выйдем, а у Чернышей хоть сытно жить-то будешь.

Бажена закрыла ладонями лицо, она прекрасно понимала, чего хочет от нее мать, да и братья желают ей выйти за сына мельника.

— Мамо, а как же без любви? Как так можно, Мамо? — тихо спросила она.

— Без любви? — повторила мать. — Вот живу с любовью, жила с твоим отцом недолго. Нажила детей, а добра не нажила. Мой Любо дюже хворал, и вот уж как лет десять вдовая я. Вот и вся любовь.

Мать замолчала и долго смотрела куда-то в угол, как будто вспоминая всю свою жизнь не спеша день за днем.

— Хорошо, мамо, будь по-вашему, только праздник я проведу с Яри.

— Как хочешь, дочка. Ты девка уже взрослая, смотри, чтоб позора не было, — сказала мать, кряхтя натужно поднялась и удалилась через низкий проем.

Бажена долго лежала на сене, и было ей горько и обидно за себя, за Яри, за мать, рано состарившуюся от постоянных тяжких забот».

Венса затихла и, наверное, немножко вздремнула у него на плече. Пумпель мчался в новый день. Светало.

— Жрать давай! — он бегал по проходу и истошно орал: — Суки, гады, пионэры, жрать давай! Полдня и ночь не жрамши. Гады, вы что здесь? — наткнулся он на Лучу и Венсу. — Спите, ничего не делаете. Пожрать есть чего-нибудь? Молчите!

Стриженный парень с неприятным блеском в глазах, весь дрожа, продолжал кричать:

— Они везде. Они везде. Они следят за мной!

Лучу попытался его успокоить:

— Наверное, скоро накормят. Будет станция.

Но стриженый не унимался. Он вертел головой и, часто оглядываясь, по-прежнему возбужденно, но уже не так громко, быстро говорил:

— Они должны быть здесь. Смотрите, смотрите. Не пропустите. Они опять придут за мной. Спрячьте меня. Спрячьте. Ну, пожалуйста, спрячьте.