Он слушал. Долго, внимательно. Временами, когда в тамбур выходил с сигаретой кто-то из старшекурсников, я умолкал и отворачивался к окну. Том тоже молчал, причем так красноречиво, что пришедший быстро начинал чувствовать себя досадной помехой и, торопливо затушив окурок, убегал.
Время от времени Риддл задавал вопросы, но больше слушал. Я за это время выкурил почти полпачки, и было заметно, что Том старается не делать глубоких вдохов. Кажется, ему стало нехорошо, он ведь совершенно не переносил табачного дыма. Однако не уходил и никак не показывал своего состояния — не знай я его так долго, мог бы и не заметить.
А я не собирался его щадить, прикуривая одну сигарету от другой. Бесцеремонность Риддла меня раздражала. Где-то в глубине души хотелось, чтобы он за нее расплатился. Хотя бы так.
Но сбить с Тома самоуверенность оказалось не так просто.
Услышав о планах Фредди, он резко оборвал меня:
— Этого нельзя делать.
— С чего вдруг?!
— А ты сам не понимаешь? Рэй, ты не знаешь, с кем имеешь дело? Чем это грозит? Только не прикидывайся дурачком! Окажешься в Азкабане, и ахнуть не успеешь!
— Пока
что никто не
предложил
лучшего! — я
тоже начал
заводиться. —
Ты разве не
слышал? У меня
долги,
Том привалился к стене и закрыл глаза. Лицо у него было белое, как полотно.
— Может быть, и я.
— Ах, да что ты говоришь! И каким образом?
— Пока не знаю.
— Вот когда узнаешь, тогда и поговорим!
— Все равно ты туда не пойдешь, — упрямо повторил он.
— Не указывай! Тоже мне, лорд нашелся!
Том посмотрел на меня, как-то странно прищурившись.
А потом ударил.
Собственно, это даже ударом назвать было нельзя. Просто слегка хлопнул кончиками пальцев по щеке, куда смог дотянуться.
Не то чтобы он вдруг испугался и остановился — скорее, ни на что большее не хватило сил. Меня и самого уже мутило от выкуренных натощак крепких сигарет, так что я даже ответить не смог. Только оторопело хлопал глазами.
Риддл тем временем развернулся и быстро вышел, грохнув дверью тамбура.
Оставшись один, я закурил новую сигарету и уставился в темное окно, в котором смог разглядеть только свое мутное отражение.
Что это на него нашло?!
Будь я девушкой — решил бы, что это ревность.
Запоздало подумал, что мы с Томом за три года ни разу не дрались. Даже не ссорились серьезно. А тут вдруг...
Дикость какая-то.
Когда я минут через десять вернулся в вагон, Том сидел в купе. Увидев меня через стеклянные створки, поднялся и вышел, загородив мне дорогу. Я молча смотрел на него.
Лицо у Тома было мокрое, на рубашке расплывалось влажное пятно. Он, казалось, еле держался на ногах, но двигаться с места явно не собирался.
— Извини, — сказал наконец, глядя мне в глаза. — Я был неправ. Просто не говори со мной больше в таком тоне, ладно?
Мне очень хотелось ответить: "Да что ты за цаца такая, что тебе слова сказать нельзя?!". Но случившееся было до того нелепо, что не стоило и ворошить. Так что я просто ответил:
— Хорошо. Не буду. Я только не понял, с чего ты так взъярился.
— Не хочу, чтоб ты связывался с этими людьми.
— И что дальше? Ты не хочешь, я тоже не хочу — а какой выход?
— Рэй, я знаю, что тебе нужны деньги. Я найду.
— Где?!
Сирота из приюта. Найдет мне тысячу галлеонов. Чушь.
— Еще не знаю. Но найду. Обещаю тебе.
— Вот когда сделаешь, тогда и... Том, не надо больше об этом, пожалуйста. Даже если бы ты мог помочь — почему ты должен решать мои проблемы?
— А кто, если не я, должен решать ваши проблемы?
Это была уже полная белиберда.
— Ваши — в смысле, чьи? Нас всех?
Он пожал плечами. Потом толкнул дверь:
— Все, пойдем.
Розье встретил нас настороженным взглядом. Блэк, чуть приподняв брови, переводил взгляд с меня на Тома и обратно. Но Риддл молчал, и я тоже. Сел и демонстративно уткнулся в книгу. Говорить ни с кем не хотелось.
За окном уже было совсем темно. Через час поезд стал сбавлять ход. Мы подъезжали к Хогсмиду.
***
Заново привыкать к школе оказалось трудно. Я чувствовал себя пришельцем из другого мира. Все разговоры казались пустыми и глупыми, чужие проблемы — надуманными. Однокурсники искренне старались меня поддержать — даже Блэк, страшно смущаясь, спросил однажды, не нужна ли мне помощь. Я, естественно, отказался. Не знаю, кто из нас чувствовал себя более неловко в тот момент.
С Томом после инцидента в поезде разговаривать не особенно хотелось, а на Розье я все еще злился за то, что он выболтал мою тайну. Так что общался в основном с Маркусом Флинтом и, как ни странно, с Эрвином Либгутом. Оба они прошли через такое, что я по сравнению с ними жил, как в раю. Мне даже было немного стыдно за то, что я считаю свое положение трудным.
Почти сразу же начались проблемы с учебой. За лето я привык жить навыворот — днем спать, а ночью заниматься своими делами. Поэтому на уроках неодолимо клонило в сон, зато вечером я никак не мог заснуть и сидел в общей гостиной до трех-четырех часов ночи. Пытался делать домашние задания или просто смотрел на огонь в камине и думал о своем.