Игрок

— Потому что для моей матери все девушки здесь недостаточно богаты и высокородны. К тому же она немка, а сейчас... Ладно, Рэй, извини, я не хочу об этом говорить.

— Дело твое, но только ты бы вел себя поосторожнее. Рано или поздно нарвешься — парой синяков не отделаешься.

— Прекрати, — устало сказал Альфард и лег на кровать, бросив полотенце на пол.

Розье вернулся в спальню ближе к полуночи и тоже сразу уснул.

На следующее утро на Друэллу было жалко смотреть — так бросалось в глаза, что ее мечты потерпели крах. Она впервые не причесалась, как следует, а просто наспех скрепила перепутанные волосы шпильками. Глаза у нее были красные и опухшие от слез.

Колин попытался свести синяк с лица, пользуясь колдомедицинским справочником. Но не преуспел в этом — "фонарь" только раздулся еще сильнее, закрыв собой весь глаз, и стал жуткого багрового цвета. Пришлось идти в лазарет. Слагхорну тем временем кто-то донес о драке, и на большой перемене он вызвал Розье и Блэка к себе.

Альфард, правда, повел себя достойно — не моргнув глазом, стал заверять декана, что сам случайно споткнулся и упал. Колин заявил, что с ним случилось то же самое.

Слагхорн, разумеется, не поверил. Был очень зол, долго распространялся о недопустимости драк и о том, что не ожидал такого от мальчиков из приличных семей. Наконец отпустил обоих, пригрозив Розье карцером, если случившееся повторится.

— Сволочь! — разорялся Колин, выйдя от декана, — Альфард, конечно, ни в чем не виноват — а как же, кто бы сомневался! Он ведь любимчик у старого Слизня! К тому же Блэки не чета нам, простым смертным, они же якобы королевских кровей, чуть ли не древнее самого Мерлина, чтоб их черт побрал...

Колин раздраженно сплюнул на пол.

— Чтобы посадить Блэка под замок, требуется, должно быть, решение полного состава Визенгамота. А меня, значит, можно, потому что я черная овца и позор факультета!

— Успокойся, — попросил я. У меня уже голова болела от всей этой истории.

— Я его утоплю, — сказал Розье.

Я, впрочем, так и не понял, кого он имел в виду — Слагхорна или Блэка.

Вечером в общей гостиной Друэлла пару раз осторожно глянула в сторону Альфарда, но тот делал вид, что вообще никого и ничего вокруг не замечает. Колин же следил за сестрой, как коршун.

Потом Друэлла сдалась и просто молча сидела, опустив голову, а на пергаменте перед ней расплывались чернильные пятна от капающих слез. Сигнус Блэк, устроившийся рядом, неловко ерзал. Потом оглянулся и, убедившись, что ни Колин, ни Вальбурга не видят, робко протянул Друэлле шоколадную лягушку.

Сначала лягушка чуть не полетела в стену. Но потом Друэлла передумала и, всхлипывая, стала ее разворачивать. Подняла глаза — на ресницах дрожали слезы — и даже попыталась улыбнуться Сигнусу.

Тот жутко покраснел и тут же полез под стол, сделав вид, что уронил перо. Глава 17

Колин дулся на Альфарда почти до самого Рождества и постоянно донимал меня разговорами о том, какой Блэк мерзавец. Я не разделял этого мнения; к тому же мне самому становилось все тяжелее и тяжелее с Розье. Я смотрел на него с той стороны, и оттуда он казался инфантильным, не способным повзрослеть, не понимающим самых очевидных вещей.

Конечно, гордиться тем, что твой опыт богаче и сложнее, чем у другого, потому что достался трудным путем, — не меньшая глупость, чем гордиться тем, что тебе все дается легко. Это не более чем психологическая самозащита, причем довольно жалкая: "Да, мне тяжело, и я неудачник, зато знаю жизнь получше, чем некоторые!". Позже, когда я это понял, то уже не позволял себе такого. Но тогда, в четырнадцать лет, просто-таки упивался мыслями об испытаниях, выпавших на мою долю, и о том, как мужественно, без жалоб и просьб о помощи, я их преодолеваю...

И сам себе врал. Помощь таки была.

Том не делился со мной идеями относительно заработка, хотя в мыслях явно что-то "прокручивал". В начале ноября он наконец принялся осуществлять свой план, о котором я на тот момент ничего не знал.

Не помню, какой это был день, — кажется, пятница. Так пасмурно, что лампы в коридорах и классах еще горели, хотя время уже шло к полудню. В коридорах второго этажа царила, как обычно на перемене, толкотня — все торопились побыстрей спуститься вниз на ланч.

Толпа второкурсников с воплями вывалилась из кабинета истории магии. Несколько мальчишек немедленно принялись драться портфелями — просто так, от переизбытка сил, а еще от счастья, что лекция Биннса все же закончилась. Выйдя из кабинета магловедения, мы оказались в самой гуще драки; чуть впереди профессор Эддоуз аккуратно лавировал между учениками, неся груду схем и таблиц.

Том чуть задержался, завязывая шнурок. Толпа понемногу редела. Когда мы двинулись к лестнице, в коридоре перед нами маячил только один второкурсник в гриффиндорской мантии. Зато какой! Я разглядывал его с любопытством — это был тот самый Хагрид, который сразу после поступления прославился тем, что наглядно иллюстрировал поговорку: "Высока фигура, да дура".