Игроки и жертвы

— Кирилл, надежды на что? Ты хоть головой своей соображаешь, что говоришь? У меня семья, Кир! Дочка и свекровь, мать моего убитого мужа! Ты что, предлагаешь мне забыть об этом? Я не могу позволить никому влезть в семью и причинить им волнения или боль!

Кирилл молча выслушал, и в его взгляде проступила глубокая боль. Он медленно провёл рукой по лицу, словно пытаясь сбросить с себя эти слова, но затем снова посмотрел прямо на меня, его голос был тихим, почти ломким.

— Я не прошу тебя забыть о них…. Я прошу дать мне возможность… узнать их больше…. Дать вам то, что могу…

— Кирилл, послушай меня. Арина, когда встретила тебя в парке, подумала, что ты — ее отец. Она скучает по нему, ей его не хватает. Она готова видеть папу в любом человеке, кто окажет ей внимание. Не спорю, ты… ты был добр и сумел найти с ней общий язык. Но…. я не могу позволить ей снова…. Если она привяжется к тебе, а потом ты решишь…. Она не перенесет второй раз, понимаешь? Для тебя это все искупление вины, а для нас…. Это жизнь! Не игрушка, Кир, жизнь! Кошек и собак выбрасывать нельзя, а дети…

Кирилл слушал молча, и в его глазах на миг мелькнула тень отчаяния. Он, казалось, с трудом подбирал слова, сжимая и разжимая руки, словно пытаясь удержать себя от порыва, который рвался наружу.

— Агата… — его голос был приглушён, но твёрд, как будто он боялся, что любое неосторожное слово сломает эту хрупкую попытку объясниться. — Я понимаю, что ваша жизнь — не игрушка. Я знаю, как это тяжело — сначала впустить кого-то, а потом потерять. И не хочу, чтобы она или ты прошли через это снова. Но ты думаешь, для меня всё это — просто способ загладить вину? Агата, я люблю тебя! Понимаешь ты это или нет? Люблю! От одной мысли, что тебя рядом не будет меня трясет! Две недели хожу на цыпочках, надеясь, что ты вспомнишь обо мне. Две недели не понимаю, что сделать, чтобы ты…. Хоть немного….Ненавидишь? Буду рядом, чтобы ненавидела! Злишься — бей сколько хочешь! Но только перестань быть со мной равнодушной!

Слова Кирилла, словно громом, разорвали тишину. Он смотрел на меня, не отводя взгляда, и в его глазах горела отчаянная решимость — сильная, честная, обнажённая, как будто ему больше нечего было терять.

— Кирилл… — произнесла я едва слышно, чувствуя, как внутри всё переворачивается. — Кир… послушай… не любовь это…. Вина, привязанность…. Но не любовь….

— Ты себя таким охрененным специалистом считаешь? Вообще не видишь во мне человека, который любить может?

— Че орем? — в квартиру без стука зашла Илона. — Ого… я так вижу у вас тут война? Давно пора.

— Что пришла? — довольно грубо спросил злой Кирилл.

— Хорошие новости принесла. Смотрите, — она бросила на стол пачку газет и журналов. — Ты, Кирилл на первых полосах. Агата, тебя тоже вниманием не обошли. Ты с Аришкой смотритесь бесподобно! И заметки очень жесткие — система против матерей! Красота.

— Да пошло оно все! — Кирилл схватил куртку и ушел из квартиры.

Илона посмотрела ему вслед, слегка приподняв брови, и хмыкнула, будто она и ожидала именно такой реакции. Она перевела взгляд на меня, в её глазах читалось что-то вроде лукавого понимания.

— Довела таки?

— Илона, иди…. Уже.

— Ага, побежала, — она села напротив меня, — ты совсем дура что ли?

— Что?

— Ты, блядь, чего добиваешься, а? Любишь его — хватит издеваться, не любишь — отпусти!

— Отпускаю! Пусть валит! Вы меня, Илона, уже просто и в хвост, и в гриву отымели! Оба! Я сделала все, что вы просили, что от меня еще надо? Сегодня Кирилл кричит, что любит. А завтра что? выбросит на помойку? То, на что он способен, я в курсе, если что….

— А ну ка сядь! — рыкнула она на меня. — Сядь и слушай, кретинка ненормальная! Он — любит! Это не вина и не благодарность, это — любовь! И любит уже давно! Раньше, чем все это началось! Пошли со мной!

Её голос звучал как удар по нервам, обжигая своей прямотой. Я открыла рот, чтобы возразить, но Илона уже схватила меня за руку и потащила куда-то, не обращая внимания на мои попытки сопротивляться.

— Илон… мы не…

— Заткнись и смотри, — резко перебила она, распахивая дверь кабинета Кирилла, куда я раньше не заходила.

Просторная, строгая комната с массивным деревянным столом, заваленным бумагами, и полками с книгами. Илона направилась к столу, открыла один из ящиков и, не раздумывая, достала оттуда фотографию. Она протянула её мне с видом, который не терпел возражений.

— Держи. Посмотри, и, может, мозги у тебя наконец встанут на место.

Я взяла фотографию. На снимке была я, еще измотанная, еще не оправившаяся, бледная, но уже решительная. Судя по всему фото было сделано или в конце декабря или начале января.

Илона резко опустила меня на стул, почти силой, и её глаза вспыхнули с такой силой, что я не могла ослушаться. Она прижала пальцем к столу фото и, не отрывая от меня взгляда, заговорила тоном, который не оставлял ни единого шанса на возражение.