Игроки и жертвы

— Не вини ни ее, ни себя, — Маша положила свою сухую руку на мои, лежащие на столе. — Пора и тебе жить начинать, Агата. Ты молодая и красивая… в 35 жизнь не заканчивается…

— Я и живу, бабуль… — слабо ответила я, вытирая непрошенные слезы.

— Нет, моя хорошая, ты — тоскуешь. Винишь себя и за смерть Паши, и за свою слабость…. И даже за то, что… — она замялась, — то, что с тобой случилось пол года назад.

Я дернулась, как от удара.

— Агата, — свекровь покачала головой, — я ведь не дура. Я вижу, как ты мучаешься, как тебе тяжело. И даже если ты мне не рассказываешь, я чувствую твою боль. Но ты должна понять, что держать это в себе — всё равно что жить с занозой в сердце. Оно не заживет, пока ты её не вытащишь.

Я сжала зубы, чтобы не разрыдаться, снова кусая губы, чтобы сдержать рвущиеся наружу эмоции. Свекровь, моя мудрая и заботливая Маша, видела меня насквозь. Она знала, что я прячу, что скрываю за своей внешней собранностью.

— Я… не знаю, как всё отпустить, — призналась я, чувствуя, как внутри разрастается ледяная пустота. — Не знаю, как перестать себя винить, как перестать чувствовать, что я всё потеряла из-за своей слабости…

— Начни с малого, Агата…. Разбери вещи Паши, их давно пора… отдать.

— Разобрать вещи… — повторила я, словно пробуя это на вкус, понимая, как непросто даже произнести эти слова. — Я пыталась, бабуль, правда… Но мне кажется, что, если я отдам его вещи, я отдам и память о нём.

Маша вздохнула, её лицо было полным сочувствия и грусти.

— Память не в вещах, Агата, — тихо сказала она, снова поглаживая мою руку. — Она в твоём сердце, в Арине, в тех моментах, что вы прожили вместе. Но вещи… они могут удерживать тебя в прошлом, мешая тебе двигаться дальше. Это не значит, что ты его забываешь, это значит, что ты позволяешь себе жить дальше. Отпусти его, Агата. Отпусти моего сына. Уже пора.

Я закрыла заплаканное лицо руками, позволяя себе эту слабость лишь с той, кто был мне ближе всего в мире.

— Почему сейчас, бабуль? Почему ты сейчас заговорила об этом?

Маша немного замялась, её взгляд был проникновенным и полным заботы. Она осторожно сжала мои руки, словно передавая через прикосновение всю свою поддержку и силу.

— Потому что я вижу, как ты застряла, моя девочка, — тихо ответила она, её голос дрожал от эмоций. — Ты много вынесла за эти годы, и я горжусь тем, как ты держалась ради Арины, ради меня…. Но… Агата… — она с огромным трудом подбирала слова, — я не знаю, где ты взяла деньги на мою операцию, но…. тебя тогда словно разорвало на части. А потом ты рванула вперед. И мне стало страшно от той скорости, с которой ты меняла свою жизнь. А теперь я понимаю, что пора сбросить все якоря… — она замолчала. — Не знаю как объяснить…. Если так будет и дальше, такие рывки… они ничем хорошим не закончатся. Ты должна идти вперед ровно и спокойно…. А не такими отчаянными рывками…. Понимаешь?

— Ты уже всё доказала, моя девочка, — продолжила она. — Доказала тем, что каждый день поднимаешься, заботишься об Арине, поддерживаешь нас. Но жизнь — это не гонка. Это путь, и на этом пути можно позволить себе замедлиться, вдохнуть воздух полной грудью. Позволь себе не только бороться, но и жить. Ради себя. Ради неё. Поэтому мы сейчас уходим в парк, Арина давно просила, ты же остаешься дома…. Коробки в кладовке, Агата. Сделай то, что надо. А после — приходи к нам. Гордой и красивой, такой, какой тебя любил мой сын. Поняла?

Маша аккуратно встала из-за стола, повернулась к двери и позвала Аринку, которая с радостным смехом выскочила из комнаты. Они собрались, и Арина подбежала ко мне, крепко обняв, прежде чем убежать в прихожую.

— Мам, приходи скорее! — крикнула она, светясь от счастья.

— Обязательно приду, — улыбнулась я, проводив её взглядом.

Когда за ними закрылась дверь, я осталась одна в тишине нашей квартиры. Коробки в кладовке… Я знала, что за этим невинным напоминанием скрывается болезненный и неизбежный момент, который я откладывала так долго.

Центральный парк в этот солнечный праздничный день был настоящим оазисом смеха и радости. Люди гуляли с семьями, дети катались на велосипедах и самокатах, играли в догонялки или запускали воздушных змеев, их звонкие голоса разносились по всей территории парка. Повсюду витал аромат уличной еды — сладкой ваты, жареного попкорна, свежих фруктов, которые продавали на ярких лотках.