Игромания Bet

Лобардемон понял, что проигрывает в этом тайме, и решил поменять тактику… Незаметным движением он приказал удалить Грандье в повозку.

— Хорошо, вы очень сильные и с вами интересно иметь дело, может, вы представитесь, как вас зовут? Давайте познакомимся поближе, — заискивающе обратился глашатай.

— Меня зовут мать Иоанна от Ангелов, — еле выдохнула изможденная женщина.

— Дура, как тебя звать, я знаю. Меня интересует имя того, кто сидит в тебе.

— Исакаарон — демон похоти, — басом представилось нечто изнутри мамаши Иоанны.

— А я Левиафан. У меня с гордыней полный порядок, поэтому я и не хочу с вами шибко много болтать, — просторечно выступил бес из недр души Клер де Сазери.

— Меня знают чуть хуже — я Грезий, — раздалось из третьей, самой молчаливой монахини.

— Так-так, приятно познакомиться, — льстиво захихикал Лобандемон. — Вы, я вижу, существа ученые — интересно было бы с вами на серьезные темы пообщаться.

— Спрашивай, — соблаговолил Исакаарон изо рта матушки Иоанны.

— Хотелось бы узнать…

Но тут глашатая перебил крик всеми позабытого Грандье:

— А когда умрет кардинал Ришелье?

— Ха! Напугал ежа голой задницей, — откликнулся Грезий. — Посложнее ничего не придумал? В сорок втором году умрет твой Ришелье. Но ты не увидишь этого — на восемь лет раньше сдохнешь. Даже не сдохнешь — сгоришь!

Последняя лягушачья лапка стала у меня в горле колом. Я выиграл!

— Хвича! Слышишь? С тебя сотка!

— Согласен, — откликнулся глупый хачик.

Он пропустил мимо ушей уточнение к ставке. Ведь не исключено, что к сожжению Грандье приговорят не сейчас, а позже. А это уже «расход». Я так и предлагал, когда чернь сдергивала Хвичу со стола. А он не услышал. Сам виноват.

— А кто станет преемником Ришелье? — заинтересовался карьерист Л обардемон.

— Мазарини. Кто ж еще? Не ты же, — насмешливо подколол его Грезий.

И тут меня пробила догадка. К черту кардиналов! Бесов надо про результаты матчей спрашивать. Впрочем, так далеко они могут и не знать. Главное — не спугнуть их. Раз уж они так разохотились.

— Когда во Франции будет первая революция? — решился я перейти к активным действиям.

Все с ужасом вперились в меня, а Грезий громоподобно заржал из миниатюрного тела монахини:

— О! Да тут, как я погляжу, провидцы обнаружились. — Ну так получи… Тысяча семьсот восемьдесят

девятый год… От Рождества Христова, — с некоторым пиететом дополнил Грезий.

— Кто выиграет финал Лиги чемпионов две тысячи шестого года? А? Скажи, пожалуйста. Он у вас тут неподалеку состоится — в Париже. Семнадцатого мая. Ну хоть финалистов назови!..

— Надоел! — Настроение у Грезия переменилось. — Отстань!

— Нет уж, тварь бесовская, ты от меня так просто не отделаешься! — Я выскочил из-за стола и полез на помост. Все опешили, и никто мне не мешал.

Монашенка при моем появлении ушла в несознанку и заверещала по-птичьи. Грезий притаился на самом донышке ее души и планировал там отсидеться до конца мероприятия. Глашатай бросился ко мне, но я дернул его за бороденку, и он отстал. В моей натуре проснулась наглость. На кону финал Лиги чемпионов!

— Ты ответишь мне, развратная скотина!

И я дал монашенке приличную оплеуху. Она была самой молоденькой из всех троих, самой беззащитной и испуганной. Даже Грезий, убежден, в своем телесном убежище внутренне содрогался от цинизма моего наскока.

— Лейте ей прямо на лицо! — подстегнул я инквизиторов.

По долгу службы они должны были со стражниками скрутить меня после того, как я нахамил их руководителю. Но, по-видимому, их смутила моя необычная одежда, запах парфюма и огромный золотой перстень на пальце. Решили, что я иностранец и знатного происхождения. Вот и решили не связываться.

В результате монахи во всем мне подчинялись, но толку от их послушания было мало — Грезий, стиснув хищные человеконенавистнические зубы, шел на принцип. И тут меня осенило:

— Воронку! Принесите воронку! — крикнул я своей официантке, ожидавшей приказаний за балюстрадой кафе.

Она примчалась через минуту с нужным. Грезий, предчувствуя недоброе, затих в монашенке и даже перестал рассылать дежурные хуления.

— Кладите ее на спину. Так-так. Воронку в рот… Да по зубам ей, по зубам! Не стесняйтесь! И лейте святую воду прямо в глотку! Ничего, не захлебнется… А-а-а, не нравится? Отвечай, лузер бесовствующий! Чья взяла?

Монашенка сумела легкими покачиваниями головы в разные стороны показать, что ей не по душе водные процедуры. Я приказал ослабить поток. Она собралась с силами и сквозь бульк в воронке крикнула:

— Только один вопрос! Один!

В душе моей наступило облегчение — сейчас я обогащусь на несколько сотен тысяч долларов, и жизнь на некоторое время станет прямой и понятной, беззаботной и счастливой. Но лишь на секундочку меня посетило умиротворение. Вместо лаконичного вопроса про финал следующей Лиги чемпионов зашевелились странные воспоминания, эротические комплексы и тайные мечтания, самые сокровенные переживания, невысказанные и даже толком не сформулированные в период юношеского полового созревания.