Игрушка для чудовища (СИ)

— Нужно было просто отвечать на мои вопросы. А ты вместо этого выпятила грудь и принялась «в любви» мне признаваться, — Клио говорил таким тоном, словно я маленький ребенок. — Ты никак не можешь запомнить, Летти, что грубить нельзя. Не люблю я этого. Понимаешь?

— Меня абсолютно не волнуют твои заебы…

И это было чистейшей правдой. Мне действительно плевать на причины поведения Кавьяра, плевать на трагедии в его жизни и на внутренний мир этого говнюка, в целом, плевать. Так что не лукавила я нисколько. Просто достал меня и все.

— Спокойной ночи, малышка. Не замерзни тут, — грек беззаботно взъерошил мои и без того косматые волосы и пошел к двери, тихонько насвистывая.

Думала, выпив, люди становятся добрее. По крайней мере, те, кто по природе своей грубы, часто, наоборот, смягчаются за счет алкоголя. Но, похоже, Кавьяра хоть ты наркотой накачай, он все равно останется при полной памяти и здравомыслии. Как же мерзок этот человек.

Было холодно. Всю ночь я, засыпая, вздрагивала от жуткого озноба и вновь погружалась в сон. Не знаю, сколько времени прошло, но когда щелкнул замок, я подскочила и уставилась на дверь. Благо Кавьяр хотя бы свет не погасил.

Подтянув колени к груди, попыталась не дрожать. Тоненькая майка и трусы не очень-то согревали. Впрочем, вообще не согревали. Ожидая появления грека, я несказанно удивилась, потому что это был вовсе не он.

Служанка-блондинка со щенячьим взглядом стремительно приблизилась и, положив у моих ног легкий и очень мягкий плед, протянула большую чашку с ароматным напитком.

— Это чай с мятой, — пояснила она. — Согреешься.

Забрала из ее рук кружку, непременно обжигая замерзшие ладони, и недоверчиво покосилась на одеяло.

— Помочь? — не поняла женщина моей нерешительности и не стала дожидаться ответа, укрыв самостоятельно. — Вот так.

В принципе, мое состояние понять можно. Никто здесь со мной не возился. Даже Марио и тот эгоизмом попахивал. А эта странная женщина с добрыми, но жутко грустными глазами проявляла свою заботу. Это, по меньшей мере, коробило. Да и к тому же заставляло меня чувствовать себя виноватой. Как будто и не заслуживала я такого обращения.

Наверняка тлетворное влияние Кавьяра уже разлагало мою потасканную гордость и чувство собственного достоинства. Получается, что грек внушил мне свою точку зрения: я — ничтожество и комнатная собачка, только и всего.

— Вас накажут, верно? — спросила, отхлебнув горячего напитка, и зашипела от обжигающей боли.

— За что? — изумилась служанка.

— Ну… Вы принесли… Постойте, это не Ваша инициатива?

Блондинка выпрямилась.

— Господин Кавьяр приказал.

Думаю, мое лицо превратилось в букву «О», не иначе. Я была крайне удивлена нелогичным поведением Клио.

— С чего вдруг такая доброта проснулась в нашем господине? — съязвила, выплюнув последние слова. — Перепил, что ли?

Женщина покачала головой, опасливо оглядываясь на распахнутую дверь.

— Не надо так о хозяине, — попросила она, сложив руки в молитвенном жесте. — Он бывает грубым, но все-таки справедлив…

— Да что ты? — думаю «выкать» здесь не к месту. — А вот с Юми Кавьяр обошелся в высшей степени благоразумно, да? Или убийство в этом доме — это вполне нормально?

Служанка побледнела словно полотно. Присела на пол напротив меня и зашептала горячо, несдержанно.

— Летти, дитя, ты к господину предвзято относишься…

— Ну, извини, меня здесь на досуге избили не слабо…

— Знаю. Мне жаль тебя. А Юми давно напрашивалась на неприятности. Но убивать… Этого хозяин не допустил бы. В своего врага он выстрелит, и глазом не моргнув, а вот в ту, которая служила ему долго и преданно — никогда. Юми ушла. В другой дом ее продали.

— А остальные девушки? — подалась вперед, лязгнув цепью. — Они живы?

Вот тут-то и стало ясно, что блондинка слишком идеализирует своего господина.

— Видишь, — кивнула я, горько усмехаясь. — Кавьяр — животное. Мразь и сволочь. Нечего оправдывать его.

Женщина поднялась и, тяжело вздохнув, ответила:

— В своей ненависти, Летти, ты впадаешь в кретинизм. Ничего вокруг себя не замечаешь. Не знаешь ведь, что случилось, а выводы уже делаешь. Не имею я права рассказывать о личной жизни хозяина.

— Можно подумать, не на твоих глазах эта личная жизнь проходит. Весь персонал участвует в этом чертовом спектакле, в котором режиссирует отъявленный отморозок. Наверняка еще и пари заключаете, — приподнялась, изображая конферансье. — Дамы и господа, делайте ваши ставки. Кто же выиграет это сложное соревнование? Наш богоподобный хозяин или же мелкая сиротка из Чикаго? ..

— Летти, — прервала меня служанка. — Я и правда не могу тебе рассказать. Здесь… Это… Понимаешь, в этой семье все слишком запутано. Все до невозможности неправильно. Но это не господина Кавьяра вина, отнюдь. Просто облегчи себе жизнь и не лезь во все это.

— Ясно, — приподняла я бровь и, скривившись, отвернулась. — Спасибо за плед и чай.

— Не меня благодари…

— Да, да, конечно. Мой благодетель — греческий работорговец.

Женщина вздохнула, явно мысленно называя меня сучкой. Но вслух сказала: