Игрушка из Хиросимы

— Я никому не говорила.

— Неужели?

— Никому. Я даже поселилась в отеле «Ориентал», чтобы позвонить в Россию оттуда. Вы же знаете, как легко отслеживаются звонки с мобильных телефонов.

Бондарев знал. И прекрасно помнил отель «Ориентал» с его злополучным номером 1009.

— Но кто-то знал, — настаивал он. — Вы уверены, что никому не проговорились? Например, своему замечательному управляющему Харакумо?

— Абсолютно уверена.

Ее губы плотно сжались, образовав тонкую красную линию, но Бондарева это не остановило.

— А ваша секретарша? Наверняка у вас есть секретарша, ведь так?

— У меня и Хато Харакумо одна общая секретарша. Ее зовут Кйоко Шурингари. Она молода, но работает в компании с шестнадцатилетнего возраста. Мы оплатили ее обучение и…

— Отлично, — оборвал японку Бондарев. — Рад за девушку. Но я здесь не ради нее, я здесь ради вас. И я хочу знать, кто знал о ваших отношениях с Боровым.

— Думаю, никто, — произнесла Мизуки после краткого раздумья. — И секретарша ничего не знала.

— Тогда как насчет Макимото? Вашего вице-президента? Уж он точно что-то знал. Не зря же мне было поручено вступить с ним в контакт по прибытии в Токио. Он снабдил меня оружием. Значит, знал? Как много? Что именно?

На этот раз японка покраснела, а не побледнела.

— Не нужно подозревать Макимото, — выпалила она. — Он один из самых надежных людей в моем окружении. Известно ему очень мало. И он ни за что не предаст меня. Для этого… для этого есть причины.

— Какие?

— Не важно.

Бондарев предположил, что смазливый вице-президент является любовником Мизуки, и не стал углубляться в эту тему. Вместо этого он спросил:

— Скажите, а номер в «Ориентале» вы забронировали сами? Не воспользовались услугами Кйоко? Или отца? Или брата?

— Насчет секретарши я вам уже все сказала, — заявила японка. — Что касается отца, то он живет со мной, но почти не встает с постели после очередного удара. А брат… с ним не все в порядке. Он… он…

— Болен? — предположил Бондарев.

Она кивнула.

— Физически? — Не дождавшись ответа, он сделал новое предположение: — Психически?

Мизуки уставилась на свои ладони, обхватившие колени.

— Он — умственно отсталый.

— Бедняга. И ему тоже угрожают? Как и вам?

Она вздрогнула. В ее глазах промелькнул животный ужас.

— Кто сказал, что нам угрожают?

— Фактически вы сами, — вздохнул Бондарев. — Кто тут жаловался, что подписал себе смертный приговор звонком Боровому? А потом вы добавили, что я стану причиной вашей гибели. Я ничего не напутал?

Она улыбнулась… если это можно было назвать улыбкой.

— Но разве не очевидно, Константин, что Хозяева северных территорий проведали о вашем визите? Вас дважды пытались убить. А раз они знают о вас, то, вероятно, знают, кем и зачем вы посланы. Если даже я пока не под подозрением, то очень скоро все выяснится. Вот что я имела в виду.

— И каким же образом это выяснится? — полюбопытствовал Бондарев.

— Например, вас возьмут в плен и заставят говорить.

— Такое уже случалось. В Уганде, например. Да только без толку.

От ее усмешки мороз пошел по коже.

— Африканцы умеют быть жестокими, — сказала она, — но никто не сравнится с японцами в применении эффективных методов допроса. Даже китайцы.

— Проверю при случае.

Бондарев встал, решив, что вытянул все, что можно было вытянуть из этой азиатской красавицы. Его подмывало сослаться на опасности и попроситься к ней на постой, но она была слишком потрясена, слишком напугана, чтобы пользоваться ее гостеприимством. Поэтому, подавив эгоистический порыв, Бондарев сделал Мизуки совсем другое предложение:

— Давайте встретимся завтра.

— Н-ну… давайте…

— На фабрике, — уточнил Бондарев. — Мы применим военную хитрость.

— Военную хитрость? — переспросила Мизуки, в голосе которой не ощущалось ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего энтузиазм.

— Да. Сделаем вид, что я коммерсант. Делаю бизнес на игрушках. Интересуюсь вашими потрясающими дедами-морозами. Это даст мне возможность побеседовать с Хато Харакумо и Кйоко… Как ее?..

— Шурингари, — машинально подсказала японка, которой явно не нравилась эта затея.

На ее лице отражалась мучительная борьба. Она хотела послать русского гостя куда-нибудь подальше и одновременно возлагала на него надежды.

— Не волнуйтесь, — успокоил ее Бондарев. — Я буду крайне осторожен. Никому не признаюсь, кто я такой на самом деле. В том числе вашему отцу и брату.

Реплика ее разозлила. В глазах заметались молнии, и она прошипела:

— Я полностью доверяю отцу и брату.

— Я тоже, Мизуки, — произнес Бондарев, как ни в чем не бывало. — Но, как вы сказали, никто не сравнится с японцами по части пыток. Мы не должны допустить, чтобы эти чертовы Хозяева появились здесь, задавая вашим родственникам разные вопросы. Я прав?

Ее улыбка была из разряда тех, которые принято называть жалкими.

— Вы правы. Простите, что я не сразу вас поняла.

В подтверждение искренности своих слов Мизуки встала, поднесла сложенные ладони к груди и поклонилась.

— Да я не сержусь совсем, — торопливо проговорил Бондарев, отмахиваясь.

— И все же прошу простить меня.

— Прощаю, прощаю!