— Но есть некоторые вещи… Которые я бы сделала точно также, один в один, хотя понимаю, что это неправильно, — закончила «хищница». — Я не раскаиваюсь. Но хотела бы, чтобы ты правильно понял, почему я делала так, а не иначе, что мною двигало. Понял и простил, ибо на моём месте поступил бы точно также.
Она подобралась, собираясь с силами. Болезнь брала своё, перед её лицом все равны, и нищие, и короли. Только что перед ним сидела ликующая львица, а теперь снова дряблая старуха, растягивающая слова. Но она — королева, она не может признаться в слабости, а потому будет бороться каждый день, каждый час, каждую минуту, показывая, что не боится гнусного глашатая костлявой. Как бы Сергей ни относился к ней, он безмерно уважал её за это.
— Я с первого дня преследовала тебя, Серхио, — начала королева свою исповедь. — С самого первого. Я тебя приближала, когда вы ссорились с Леей, и «топила», когда вновь сходились. Раз за разом. Намекала. Устраивала против тебя акции, выставляла идиотом. Хотела, чтобы ты купил билет до Старой Москвы, билет в один конец.
— И даже однажды подарили мне его сами, готовый и оформленный, на тарелочке с каёмкой, — вспомнил он одну из шуток её величества, которая была совсем не шуткой.
— На блюдечке! — поправила сеньора Катарина. — С голубой каёмочкой! Серхио, ну что ты за человек, не знаешь собственной классики! — сокрушенно вздохнула она. Он сглотнул ком, стараясь не выйти из себя, эта женщина окунала его в дерьмо при любом удобном случае. Но сейчас сделала это по привычке, не зацикливаясь на избиении, они собрались тут по другому поводу.
— Хочу, чтобы ты знал, я это делала не со зла. Понимала, что ты непростой мальчик, умный, талантливый. И даже пыталась купить тебя, помнишь?
Он помнил. То ещё воспоминание!
— Да, я была против тебя, как мужчины моей дочери. Но вовсе не из-за происхождения. Не смотри на меня так, это правда. Я приняла бы тебя любым, будь ты хоть с улицы, как приняла в свое время Бернардо. Ты не подходил по другим критериям, моим собственным, совершенно не связанным с родовитостью, потому я и не раскаиваюсь до сих пор. Ты не подходил и не подходишь главным образом по одному критерию! — королева подалась вперед, понижая голос. — Единственному! Но самому важному! Ты не лидер!!!
Молчание. Дав прочувствовать вкус этой фразы, её величество бегло усмехнулась.
— Я бы хотела, чтобы избранник Леи был похож на ее отца, Филиппа.
Она бросила тяжёлый взгляд на дочь. Та виновато вжала голову в плечи.
— У Аделины был Диего. Её генерал, предводитель повстанцев. У моей матери — Лукас, глава мощной спецслужбы, самой мощной за всю её историю. У меня — он, мой принц, мой адмирал. У каждой королевы был кто-то, на кого бы та могла опереться. Не просто опереться, пойми, Серхио, а довериться! Положиться! Во всём! Власть королевы — фикция, дань традиции; реальная власть над планетой не во дворце. Она там, где решаются Очень Важные Вопросы! В кабинетах Сильных Мужчин!
— Вы хотите сказать, что я слабый?
Его задело. Нет, слова королевы для него не новость, она не раз бросала это дочери во время семейных сцен. Но сегодня особенный день, сегодня она будет мотивировать, объяснять свои мысли и поступки, и это интересно.
Сеньора Катарина утвердительно кивнула.
— Да. Ты умный и хитрый. Я уже сказала, талантливый. У тебя большое будущее. Но народ не пойдёт за тобой. — Она покачала головой. — Я ухожу, моё время подходит к концу, но я так и не нашла Венере хорошую замену моему Филиппу. Лее придётся жить с тобой, придётся быть сильной, и это… — Вздох. — Я не знаю, к чему это приведёт. Ты будешь стараться, помогать ей, сколько сможешь, но, Серхио, это бесполезно.
Ему хотелось сжать кулаки, садануть ими куда-нибудь о стену, но он терпел из последних сил. Он ненавидел эту женщину, разбившую ему жизнь и чуть не разбившую счастье. Она не гнушалась никакими средствами в достижении своих целей, и он был искренне удивлен, что дожил до этого разговора. Милость сеньоры Катарины к симпатичному ей талантливому юноше, видно только она спасла его от «несчастного случая». А Лея, что бы там ни говорила, пляшет под дудку матери, не смея воспротивиться.
Лишь много позже, мыкаясь один, на чужой планете, пытаясь прошибить лбом дорогу в элементарных вопросах, натыкаясь на глухие стены, он поймёт, что она была права. Он умный и хитрый, но для всей планеты так и останется никем, за ним не пойдут, даже если он поведёт планету в рай.
Он выстоял. Всё же выстоял, выдержал эту ношу. Благодаря нечеловеческой работоспособности и интуиции, а ещё тому, что ему некуда было отступать. Но обладай он хоть небольшим умением вести следом, всё сложилось бы совсем по-другому. Впрочем, у истории нет сослагательного наклонения.