– С Баллантайном беседовал мой личный дознаватель. Меня тоже интересовало, с какой стати самому влиятельному человеку Нью-Кройдона открыто выступать против законной власти. Он же прекрасно знал, что проиграет. Его ответ мне передали дословно. «Я не проиграл. Я продемонстрировал, что могу сделать с городом, который предназначался мне. Скажите Его Императорскому Величеству, что он ошибся в распределении ролей».
– Наглец, – сдержанно качает головой Раттлер.
– Он расчетлив и умен, сэр Уильям. Признаюсь, я задумался над его словами. И кстати! – восклицает император. – Забыл поделиться с вами любопытной новостью. Доверенные лица сообщили, что нашли разработчика транслятора, куклу дома Баллантайн.
Сердце генерала сжимается, дает сбой.
– Брендона?..
– Да, его. Он в Гельвеции, у вдовы Алистера Баллантайна. Я лично связался с нашим консулом, он нанесет Виктории Баллантайн визит. Я хочу, чтобы этого перерожденного вернули. Возможно, его экстрадиция – ключ к решению проблем Нью-Кройдона. Мне нужен тот, кто сумеет перенастроить транслятор. Тогда у нас появится аргумент.
Император встает, похлопыванием по колену подзывает пса. Громадный дог вскакивает, стальные когти скребут паркет. Его Величество отходит в дальний угол зала, пес неотступно следует за ним.
– А теперь, сэр Уильям, не делайте резких движений и не хватайтесь за оружие, – спокойно говорит император и командует собаке: – Ату!
Мощный, закованный в броню зверь бросается к окаменевшему в кресле человеку. Самодержец щелкает рычажком на маленькой серой коробке, выхваченной из кармана, и пес застывает в шаге от главнокомандующего.
– Понимаете, чего я хочу?
Раттлер не может вымолвить ни слова. Сердце заходится в бешеном ритме, грудь словно обручами сдавила боль.
– Вы побледнели, мой бесстрашный генерал, – с укоризной отмечает император. – Прошу прощения за выходку, не учел ваши годы. Мне нравится смотреть на этого дога в движении. Невероятная мощь и грация.
Главнокомандующий с трудом переводит дыхание.
– Мой император…
– Сэр Уильям, простите еще раз. Я хотел продемонстрировать вам наглядно, зачем мне транслятор. Нет нужды уничтожать то, что можешь контролировать лично.
Весь обратный путь до Нью-Кройдона Уильяма Раттлера не покидает ощущение, что Его Императорское Величество принял какое-то решение, в которое не посвятил никого. Или не посвятил конкретно его, верховного главнокомандующего.
Поезд покачивается, звенит серебряная ложка в стакане с подстаканником. Мелькают за окном безжизненные поля и голые деревья. Генерал опирается спиной о мягкую стену купе и тихо дремлет. Ему не хочется думать ни о делах, ни о судьбах. Но не получается не думать о том, что ему снова нечего сказать Долорес, Копперу, Хлое и Стефану.
Чувство вины разрастается, запускает щупальца в сны Раттлера. И снова горит город, и взрывается «Кинг Эдвард», и треплет ветер волосы мертвой перерожденной, так страшно похожей на Долорес. В груди генерала горячо и больно от маленького черного прибора, транслирующего единственный приказ: «Ату, Крысобой!» И громадными скачками полумеханический дог несется к замершим у ворот виллы Раттлера четырем фигуркам.
Звенят колокольчики на браслете, падает белый платок в шляпу с яркими лентами, заботливо подставленную механической рукой…
По первому снегу Элеонор вернулась в Нью-Кройдон. Она простудилась, плохо себя чувствовала, и сэр Уильям уговорил ее временно уехать туда, где врачи ближе и он, ее муж, бывает чаще.
«Ло уже взрослая, помнишь? – уговаривал генерал леди Элеонор. – Здесь у нее прекрасная компания, топлива я им завез столько, что хватит до весны. Тебе нужен доктор. Везти его сюда – большая опасность».
«Мама, уезжай. Мы справимся», – просила Долорес, пряча глаза.
Уговаривали впятером. Слишком долго. Слишком…
Нью-кройдонский врач диагностировал воспаление легких. Через неделю Элеонор не стало.
На похоронах все силы сэра Уильяма уходят на то, чтобы держать спину прямо, как полагается офицеру. Он бросает машину у кладбищенской стены и до самого дома идет пешком. Телохранитель – один из ликвидаторов – следует за генералом на почтительном расстоянии.
Дома Раттлер запирается в кабинете и просит слуг не беспокоить его до утра. Он садится за стол и слушает часы. Считает шепотом до тысячи, потом обратно. Жжет на свече семейные фотографии. Оставляет лишь ту, где они с Элеонор, шестнадцатилетним Грегором и годовалой Ло. Долго-долго смотрит в лицо сына. Ему хочется помнить Грега именно таким.
Обгоревшее тело двадцатитрехлетнего Грегора Раттлера, старшего помощника капитана флагманского дирижабля «Кинг Эдвард», отец опознавал по фамильному кольцу на правой руке.
В дверь вежливо стучат, слышен голос дворецкого:
– Сэр Уильям, прошу прощения, к вам посетитель.
– Бишоп, на часах девять. Я никого не принимаю и вообще просил меня не беспокоить, – глухо отвечает генерал.
– Это констебль, сэр. Говорит, неотложное дело…
Уильям Раттлер с грохотом распахивает дверь, едва не сбив с ног дворецкого, и спускается в холл. Внизу мнется молодой полисмен.
– Что вам угодно, сэр? – ледяным тоном спрашивает Раттлер.