Игрушки императоров

"Ничтожный, а потому бесчувственный император, — говорил Ю. Витте. — Громкие фразы, честность и благородство существуют только напоказ, так сказать, для царских выходов, а внутри души мелкое коварство, ребяческая хитрость, пугливая лживость…"

Конечно, тут можно сказать, что как раз эти люди из ближайшего окружения государя, в отличие от Струве или Панкратова, лучше знали Николая II, за его внешним обаянием прозревали подлинную суть, но против этого — сами их раздраженные отзывы об императоре.

Если сопоставить их, то нетрудно будет заметить, что более всего раздражает приближенных в государе как раз то, что и должно было бы вызывать восхищение.

"Царь ни точно очерченных пороков, ни ясно определенных качеств не имел. Он был безразличен. Он ничего и никого не любил, ничем не дорожил". (Врангель)

"Никакой реальности не было в его благоволении, оно испарялось как дым, и даже тем легче, чем при начале казалось горячей". (Куропаткин)

В принципе Куропаткина можно понять.

Конечно же, и после совершенных ошибок ему хотелось бы сохранить благоволение государя, хотелось бы, чтобы и после проигранных компаний император продолжал доверять ему управление войсками и Россией, ведь он же когда-то любил его.

И столь же бесспорно, что, случись подобное в прежние царствия, именно так бы и было. Сколько примеров можно привести, когда русские монархи жертвовали интересами страны во имя своих, личных привязанностей!

Но начиная с правления Николая I в России постепенно формируется действительно самодержавная, а не самовластная монархия, и с каждым последующим правлением личность самого государя как бы отступает на второй план. Личные привязанности, склонности, симпатии становятся несущественными в служении государя.

Мы уже рассказывали про Александра III, который после смерти старшего брата, наследника престола, принимая на себя обязанности цесаревича, вынужден был взять и невесту покойного брата.

В правление же Николая II этот принцип подчиненности всего себя тому предназначению, которое надлежит исполнять, достигает своего абсолютного воплощения.

Полковник Романов и император Николай II — это не просто две ипостаси одного человека.

Исполняя свое государево служение, император Николай II как бы отрекался от всего человеческого, и незвестно, был ли в его правление хотя бы один более притесняемый человек, чем полковник Романов.

И это вызывало буквально приступы бешенства у многих высокопоставленных придворных, не умеющих или не желающих в силу своих личных интересов различать полковника и монарха.

Далеко не все, а вернее, большинство из них по уровню своих способностей и ответственности не соответствовали занимаемым должностям. И нужно было бы как-то умерить амбиции, но, как это всегда бывает, они предпочитали винить в собственных ошибках и просчетах государя.

Он "разочаровывал" их, казался "бесчувственным", "безличным", "слабохарактерным".

Им хотелось служить полковнику Романову, а приходилось служить русскому императору. Возможно, некоторые из них понимали, что именно такой государь и нужен России, но переступить через собственные интересы не могли.

Путь к подвигу

В юности императора Николая II можно обнаружить и слабости и увлечения.

Нравственный путь, пройденный Николаем II от его юношеского романа с Матильдой Кшесинской до заточения в Ипатьевском доме, кажется, и невозможно вместить в обычную жизнь.

Но жизнь последнего русского императора и не была обычной жизнью.

Повторю еще раз, что начиная с Николая I русские императоры подчиняют свои личные интересы и желания государственной пользе и интересам. Однако только в правление Николая II приходит к императору осознание, что переустройство державы следует начинать с самого себя. Желая нравственно и справедливо устроить жизнь империи, необходимо нравственно и справедливо устроить собственную жизнь, подчинить ее православным нормам.

Это и сделал император Николай II, за это и возненавидели его приближенные, за это и заставили его отречься от престола.

Близкие к императору люди замечали, что под влиянием гнева или каких-то сильных переживаний задумчивые серо-голубые глаза его выцветают, тускнеют, расширяются, становятся неподвижными. В такие минуты казалось, что, заглядывая в них, заглядываешь в леденящий, бесконечный холод вечности…

Еще невольному свидетелю казалось в эти мгновения, что сам Николай II ничего не чувствует, ничего не замечает.

Именно таким увидел государя 2 марта 1917 года вошедший без доклада в его вагон дворцовый комендант В. И. Воейков.

— Неужели верно то, что Ваше Величество подписали отречение? — спросил он.

Вместо ответа император протянул пачку телеграмм.

Это были телеграммы от командующих фронтами, от родственников.

Все они требовали его отречения….

Разумеется, Николай II не обладал от рождения теми качествами, которые отличали его в годы императорского служения.