Игры Бездушных. Живая улика (СИ)

Слышу как Барс заходит следом, закрывает дверь, но не проворачивает в замке ключа. Секунда, две, три… И меня неожиданно сзади обвивают руки Виктора и крепко прижимают к твёрдой мужской груди. Бездушный лицом зарывается в мои кудри.

- Прости, Анна, - звучит на удивление искренне, непривычно. “Что это? Сожаление?” Пытаюсь понять что происходит, но эмоций нет, как нет ни чувств, ни, собственно, самого понимания происходящего. Само событие отдаётся какой-то искажённой реальностью в глубине моего сознания и кажется мне чем-то противоестественным, не настоящим. Секунда, две, три… Дверь за нашими спинами вновь открывается, впуская в номер посторонних.

Виктор вдруг выпускает меня из объятий, отходит в сторону, что, впрочем, по инерции делаю и я, и продолжаю безучастно следить за людьми, которые в мгновение ока начали буквально заполнять зал номера.

- Это она? Живая улика, Барс? - узнаю в образе бездушного самого Константина Вольского. И тут мне бы стоило по-настоящему испугаться, сорваться с места и бежать. Однако нет сил, ни эмоций что-то более предпринимать, как и нет больше желания смотреть на самого Виктора.

- Извини за внезапный визит, Вик, но с тобой никак невозможно было связаться, - с лёгким недовольством сообщил Вольский, обратившись к Барсу. - Ты буквально на днях звонил и говорил, что нашёл того, кто помог Дмитрию в убийстве Нестора и что в течение дня ты намерен доставить смертного ко мне, - окинул меня нечитаемым взглядом Константин, хотя, сама его личность просто источала опасность, очень древнюю, подавляющую, но, в связи с моей временной отрешённостью и эмоционального упадка, мне ли было не всё равно. - А потом ты просто исчез. Что случилось, Барс?

В воздухе повисла угнетающая тишина, но ответа не последовало. Почему Виктор молчит?

-Ты не отвечаешь? - со снисходительным недовольством спросил Вольский, снова направив свой взор на меня и в этот раз более тщательно меня изучив. - Ладно, в таком случае… - в два шага преодолел расстояние между нами, схватил меня за подбородок и всдёрнул мою голову так, чтобы я посмотрела ему прямо в глаза.

- А теперь скажи, смертная, убийство Нестора твоих рук дело? - взгляд глубокий, проникающий. Константин, явно пытается проникнуть мне в мозг, но тщетно, поскольку я более не человек, и добраться до моего сознания теперь уже невозможно. Чёрт, ещё, кажется, вчера я была человеком, боролась за выживание в мире этих грёбаных упырей методом возведения ментальных барьеров, но всё изменилось, я изменилась. Способность к ментальным блокам утеряна, как и утеряна потребность к их возведению.

- Вы ошибаетесь, я не смертная, - отстранённо и с абсолютным бесстрашием отвечаю Константину, непринуждённо убираю свой подбородок из захвата его пальцев. - И никого я не убивала, - также отстранённо отвечаю. Признаваться в содеянном я в любом случае не собиралась. Нестор получил по заслугам.

Изящные брови бездушного мгновенно свелись к переносице, а застывшая в воздухе рука опустилась к моим локонам, тут же убрала прядь волос с моего плеча. Сосредоточенный взор Константина задержался на печати.

- Мне кажется, мы договаривались о том, что ты не будешь заниматься самодеятельностью, Вик. Ты ведь теперь понимаешь, что я не смогу предать новообращённую высшему суду, ровно также, как не смогу подвести под суд Дмитрия, доказать причастность и самой Виттории.

- Пришлось прибегнуть к вынужденным мерам, - наконец холодно промолвил Виктор.

- К вынужденным мерам обратить смертную, лишив нас единственных доказательств? - с явным недовольством спросил Вольский.

- О каких вы доказательствах говорите? Повторюсь: я никого не убивала, - настойчиво продолжила свою песенку я. У них ничего нет против меня, а значит доказать мою причастность к убийству никто не сможет.

Константин вдруг склоняется ко мне настолько близко, и меня окутывает такой подавляющей энергетикой древнего. Такой же подавляющей энергетикой обладала и сама Виттория, только ещё более тяжёлой. Однако сейчас я не ощущала никакого страха, только лёгкий дискомфорт, и некую отчуждённость к происходящему. Несколько даже странно в кои-то веки вообще никого не бояться.