Игры чародея, или Жезл Ниерати

Не помешало бы спросить у голоса нечто оригинальное вроде «Я мертв?» (впрочем, не исключено, что здесь допускались и различные вариации — от изумленного «Разве я не мертв?» до радостного «Неужели я жив?!»), однако мессариец решил, что на этот вопрос, который так и вертится у него на языке, голос вскоре ответит сам.

Не исключено, что в качестве следующей реплики предполагалось сакраментальное «Кто ты?!». А если еще и поозираться минут пять по сторонам с видом ошалевшей лоточницы, чей короб буквально вот только что украшала горка слоеных пирожков с земляничным вареньем…

— Пока нет, — признался Макобер.

Очень хотелось обернуться — такое ощущение, что голос шел у него из-за спины.

Тогда и не удивляйся, — посоветовал голос. — Эти равнины действительно бесплодны.

— А почему?

«Еще вопросик в этом стиле, и он меня убьет, — некстати подумалось Макоберу. — А умереть второй раз за день было бы особенно обидно!»

Как может быть иначе, раз вы называете меня Повелителем Бесплодных равнин?

Мессарийцу нехотя пришлось признать сразу две вещи. Одна — приятная — заключалась в том, что в голосе не чувствовалось и тени раздражения. Другая — куда менее приятная — что с ним разговаривал сам Айригаль.

Долгое совместное пребывание с гномами и эльфами волей-неволей заставило Макобера махнуть рукой на все попытки разобраться, в каких, собственно, отношениях находятся между собой Крондорн, Эккиль, Ч’варта, Темес, Айригаль и прочие небожители — и то при условии, что боги действительно обретаются на небесах, где нет решительно никаких условий для нормальной жизни.

Для эльфа, к примеру, мысль о том, что после кончины его душа достанется Айригалю, выглядела не менее экстравагантной, чем для человека идея быть похороненным на другом континенте. Сражаясь с людьми Айригаля в подземельях Лайгаша, Макобер старался не задумываться о своей посмертной судьбе. В конце концов, зря, что ли, он чуть ли не ежедневно поминает Ч’варту в своих молитвах?

И теперь мессариец ждал, когда же Айригаль наконец вспомнит, что Макоберу уже случалось переходить ему дорогу.

— Ты хочешь сказать, что, если бы люди верили, что ты живешь на далеком острове, сейчас вокруг было бы море?

Странное любопытство для оказавшегося по эту сторону Грани, ты не находишь?

Справедливо рассудив, что про него забыли, конь опустил голову и принялся мирно пощипывать травку с видом бывалого воина, привыкшего с толком использовать каждую свободную минутку.

— И где же была Грань?

Грань — это Мессар. Для тебя Мессар.

— Только потому, что я там родился?

Не только. Грань — это самое дорогое место на Двэлле. Было бы жестоко не дать с ним попрощаться, разве нет?

«Значит, я действительно умер. — Как ни крути, а мысль не радовала. — Знать бы еще, зачем он со мной разговаривает. Хочет отомстить? Или с этим торреровским мечом не все так просто?»

— Я, конечно, понимаю, что так долго не навещать родителей — это преступление, достойное кары богов, — ринулся в бой Макобер. — Но, честное слово, совсем не обязательно было тыкать меня в это носом. Сразу видно, что ты мало общался с мессарийцами! А почему, собственно? Вот меня, к примеру, ты спрашивал когда-нибудь: «Мак, а почему ты так мало мне молишься, а? Совсем, стервец, меня позабыл!»?

Вообразив, как в самый неподходящий момент с небес гремит: «Совсем, стервец, меня позабыл!» — мессариец вынужден был признать, что самых неподходящих, весьма неподходящих и не очень подходящих моментов в его жизни было столько, что Айригаля скорее стоит не упрекать, а поблагодарить за деликатность. Тем более что его прежний опыт общения с богами говорил о том, что истинные небожители с трудом понимают, как некстати они могут побеспокоить простых смертных.

Представляю, что бы я услышал в ответ! — Бог, похоже, искренне забавлялся. — Или хочешь убедить меня, что тут же кинулся бы в один из Лазоревых храмов?

— Ты что, умеешь читать мысли? — осторожно поинтересовался мессариец.

А ты как считаешь?

«Ни на один вопрос толком ответить не может! — мысленно возмутился Макобер. — Можно подумать, это он мессариец, а не я!»

— Скажи, я здесь надолго? — сменил он тему.

Ты же видел, что сделал Торрер? Жертвенный клинок…

— Но в нем не было ничего жертвенного! — перебил Макобер, чувствуя, как сердце начинает свой путь в сторону желудка. — Предупреждать же надо! Вот как-то, помнится, в храме твоей жены…

«Это я зря вспомнил! — оборвал себя мессариец. — Храм Орробы был в его же монастыре, который мы, извините, поставили на уши. Вот незадача, с ним совсем как с Мэттом: что ни скажешь, все не туда!»