Игры двойников

Дверь затряслась под частыми ударами. Я открыл, и обнаружил за ней знатного чикальтинана Кевиана с от Трех Заливов и длинношерстного плебея Сигемона – оба с оружием наготове, рожки органов чувств ровными коронами стоят над макушками. Колотил по двери Кевиан, причем своим символическим багром.

– Чикальтинан с помощью длинношерстного готов оказать тебе помощь, командир Антон, – начал Кевиан, убрав почетное оружие. – Честь зовет! Прошу принять помощь!

Так. Кажется, в переводе с чванливого чикальтинанского жаргона это означает, что вчера расследование ничего не дало долонанам, и теперь им нужна моя помощь. Но что они ищут? Дигеан говорил, что ведет следствие по делу о нападениях рейдеров и ищет базу рейдеров. Вита – удобное место для рейдерской базы и временного склада регдондита, значит, этот склад и разыскивают долонаны. Но пока на Вите ни базы, ни склада не наблюдается, только на границе зоны работ каутильской экспедиции то и дело появляются неизвестные провокаторы. Моему расследованию помощь тоже была нужна, но мне не нужен был чванливый чикальтинан. Наблюдательного Сигемона мне вполне хватило бы, тем более, что сейчас он был трезв, а регдондитовой пыли в лесу не должно было быть. К тому же так мне легче будет держать под контролем и одного долонана, и Брачича.

– Сигемон пойдет со мной, а ты, чикальтинан Кевиан, останешься здесь. Или идите без меня, – решительно заявил я, и долонаны на удивление легко согласились.

Брачич уже ждал у дверей в «Центурионе» с откинутым шлемом, легко двигаясь в нем даже при витанской силе тяжести. А может, и ему нельзя доверять? Ну ладно, у меня есть еще Сигемон, и он тоже не доверяет ни мне, ни Брачичу. Классический треугольник, только не любовный.

23

Мы пошли тем же путем, каким возвращались долонаны. Едва заметная тропа шла между красными стволами, постепенно поднимаясь вверх от берега колодца. Мой «Берсерк» немедленно стал красно-розовым, отражая хамелеоновой поверхностью лес перьев. Солнце пробивалось между пышными розовыми вершинами, в зеленоватом витанском небе развевались роскошными знаменами фламбойяны. Насколько я знал, они могли получать энергию только в виде света, и сейчас у них было нечто вроде обеда или зарядки аккумуляторов. Когда через десять стандартных суток витанский день закончится, им придется больше двух земных недель жить за счет накопленных запасов. Кстати, как насчет запасов? Мы шли в лес ненадолго, поэтому на каждого из нас приходилось по паре сухих пайков в карманах экзоскелетов и литра по полтора питьевой воды в плоских бутылках – по технике безопасности без воды идти в лес на Вите было нельзя. Конечно, из стволов темно-красных перьев можно было добыть сок, в основном состоящий из пресной воды, но из-за кислотных примесей этот сок можно было пить только в крайнем случае и не больше литра в сутки.

Окулумы вились вокруг нас, как мухи, с той только разницей, что самая мелкая из этих мух была размером с мою голову, а большие соперничали размерами с Сигемоном. Сам Сигемон при их приближении немедленно втягивал ласты и катился по тропинке, как гигантский мохнатый шар – терпеть присутствие переменного электрического поля долонану было тяжело. Очередной гигантский глаз с шевелящимися снизу щупальцами остановился надо мной. Щупальца извивались прямо перед моим лицом, будто примериваясь схватить, но я помахал руками, и окулум улетел.

Под ногами переливались и пружинили полиморфы, слой опавших перьев становился все толще, скрывая их зеленые горбы. Витанский лес был тихим – ни криков зверей, ни голосов птиц, только шум перьев под ветром и шорох наших шагов.

Перья свешивали ветки с шевелящимися краями почти к самой тропе. Насколько я знал, эти края были чувствительны к теплу и движению. Я не доверял им так же, как и мерцающим гладенцам и малоподвижным мозговикам. Но с другой стороны, что они могли нам сделать? Флора и фауна Виты мало отличались друг от друга и были одинаково бестолковы – биополе две десятых бионта, чуть больше, чем у дождевого червяка с Земли – сообразительности у этой публики хватало только на то, чтобы есть, убегать и размножаться. Сплошные безусловные рефлексы, как говорит Григорьев, однако чего ждать от этих рефлексов, я не знал. Наэлектризованная углеродная жизнь за двадцать лет была изучена мало.

Стоп! А это что? Большой полиморф вздулся, выставив свой зеленый горб из тропы. Из зарослей выскользнул крупный гладенец, вытянулся вдоль полиморфа и забил хвостом, захватывая присоской его конец и вжимаясь в толстую шкуру. Полиморф обхватывал складками кожи коричневое бьющееся тело, принимая его форму. Повеяло теплом, сладким запахом, и вот уже оба существа, свернувшись в клубок, покатились по тропе в золотистом сиянии. Вскоре сияние исчезло, и на тропинке перед нами вытянулись два одинаковых бархатных гладенца со светлыми животами и открытыми присосками.

Захватывая присосками труху и мелкие мозговики, они дружно начали кормиться.

– Тьфу, проглоты! – с чувством плюнул Брачич. – Это же надо!