Игры Фортуны

Антон-Ульрих Брауншвейгский был счастлив и несчастлив от рождения. Счастлив — появиться на свет с голубой аристократической кровью, по праву рождения делавшей его обитателем высших сфер монархической Европы. Однако на этом везение, отмеренное ему природой, заканчивалось. Второй сын Брауншвейг-Бевернского герцога, он и на престол-то родного Брауншвейга, отнюдь не самого большого цветного пятна на пестрой карте Германии (которую записные острословы справедливо сравнивали с лоскутным одеялом), мог рассчитывать только в случае, если бы вдруг куда-нибудь делся старший брат Фердинанд (никуда деваться не собиравшийся). Для таких, как Антон-Ульрих, младших германских принцев, которым никогда не стать монархами, была уготована иная роль — отправиться ловцами счастья к какому-нибудь из блистательных дворов Европы, пополнив толпу придворных. И грызться за свою фортуну — за титул, за выгодный брак, за команду войсками — с другими равными, словно молодые псы за аппетитную кость. Однако по примеру случайного наблюдения за жизнью дворцовой псарни юный Антон-Ульрих знал: обладателем кости становится всегда тот, у кого крепче клыки и, главное, больше наглости и жестокого умения подмять более слабых. Увы, с этого момента вступала в игру карта невезения Антона-Ульриха. От природы он не был ни самым сильным, ни самым ловким, ни (увы, правы были дворцовые наставники и учителя) самым сообразительным среди сверстников. Далеко не трус душой, не подлец сердцем, он был словно обделен некой искрой жизни, волей к действию. Это делало его вечно медлительным, неловким и даже отражалось на мягком невыразительном лице принца печатью некой расслабленности, а на его речи — докучным заиканием. Недостаток жизненной силы Антон Ульрих компенсировал мечтательностью, и в своих фантазиях представлял себя всем тем, кем не был на деле — но увы, только в мечтах.

Как повелось в семействах немецких аристократов, геральдические гербы которых венчали короны не самого внушительного размера, Антон Ульрих получил неплохое придворное воспитание и весьма однозначное образование, которые сами по себе подвигали его на стезю военного служения. Однако в родном Брауншвейге, где он с младенческих пеленок начал отсчитывать выслугу лет в одном из лучших полков, ему вряд ли довелось бы когда-нибудь командовать войсками — по той же причине, по какой не светило и занять престол родного герцогства. В хитрой игре европейских монархий австрийская титулованная родня нашла для бесталанного принца неожиданную блестящую партию — по представлению цесарского двора в Вене, императрица далекой и необъятной России Анна посулила 18-летнему Антону-Ульриху «зачисление на военную службу». В этой полу-варварской империи, заманчивой своими сказочными богатствами, немецкому принцу даже столь юного возраста это сулило самые высокие чины и, главное, заманчивое положение при дворе монархини. Царица Анна, хоть и русская по рождению, была почти что «своя», в недавнем прошлом — многолетняя герцогиня Курляндии. Иностранцы, в особенности немцы, были у нее при дворе в большой чести: высоко вознесенная Фортуной, Анна по сердечному расположению к немецкому окружению тащила за собой и их. Между строк оживленной переписки высоких особ отчетливо читалась и еще одна, а быть может и главная перспектива — Брауншвейгскому принцу сулили руку ближней и единокровной родственницы российской императрицы, ее юной племянницы Елизаветы Екатерины. По отцу она была же так «своя», дочь склочного и взбалмошного герцога Мекленбург-Шверинского Карла-Леопольда, по матери же русская. Именно эта русская мать, сестра императрицы Анны, столь вовремя сбежала от грубости и ревности мужа в Россию, чтобы привезти туда будущую жену для Антона-Ульриха.

Впервые в жизни Антон-Ульрих почувствовал на себе завистливые взгляды. Благородные сверстники завидовали ему, однако пуститься в отчаянное путешествие на край географических знаний из опрятной Германии даже за генеральским чином и выгодной партией готов был далеко не каждый. Антон-Ульрих прослыл храбрецом, хотя, собственно, ничего еще не сделал. Он же был исполнен не столько радужных надежд, сколько искренней готовности честно и усердно служить своему новому Отечеству. Заочно он уже любил Россию и ее императрицу Анну. Его мягкое сердце было готово полюбить и незнакомую ему юную особу, жившую где-то на далеком балтийском берегу, в городе с вычурном названием Санкт-Питербурх. В наивных мечтах принца они сливались в единое целое; засыпая, он повторял их имена.