Игры Фортуны

Миних сидел в седле неподвижно, и его приученный к войне огромный гнедой конь не сходил с места — вдвоем они являли подобие тех бронзовых статуй воителей древности, которых случалось видеть Мюнхгаузену. Однако остальные лошади при звуках пальбы волновались, тревожно переступали и прядали ушами. Барону приходилось то и дело сдерживать своего резвого Тантала, которому война была в новинку. А вот серая кобыла Антона-Ульриха вдруг начала безбожно «козлить», как говорят старые кавалеристы. Она испускал отчаянное ржание, лягалась, вскидывала зад, прыгала и крутилась на месте. Герцог изо всех сил удерживал ее поводом и шенкелями. Ему было безумно неловко и стыдно, что поведение животного могут принять за его страх. Досадуя, он соскочил с седла, бросил повод ближайшему рейт-кнехту и велел ему, стараясь придать голосу ледяное выражение хладнокровия:

— Уведите несчастное животное за холм и поводите, пока оно не успокоится.

Слуга с матюгами уволок за повод по-ослиному упирающуюся лошадь, но спустя минуту прибежал, размахивая окровавленной уздечкой и крича, что «проклятую скотину ухлопало ядром», а он не виноват. Антон-Ульрих только пожал плечами и остался стоять пешим, очень прямой и очень нелепый, обратив сосредоточенное лицо туда, откуда прилетала смерть…  Одна пуля мимолетом, словно злая оса, просекла обшлаг его мундира, но он, кажется, даже не заметил этого.

— Экселенц, возьмите моего коня! — раздался дрожащий мальчишеский голос. Это второй паж, друг-соперник фон Хоим, подъехал к герцогу. Ну и дурак, подумал Мюнхгаузен, он сам ни за что не уступил бы патрону своего Тантала — остаться без коня в бою, когда, быть может, сейчас предстоит ринуться вперед — глупо.

— Возьмите коня, мне он более не нужен, — слабым голосом повторил фон Хоим. Грязными пальцами он крепко зажимал бок, из-под колета густо капало красным. — Осколок бомбы, должно быть…

Антон-Ульрих обернулся и помог раненому пажу удержать коня.

— Конь надобен вам, мой друг! — сказал он с живейшим участием. — Поезжайте на нем в гошпиталь, не медля, и пусть вам помогут!

Фон Хоим хотел поклониться, но только охнул и лицо его исказила гримаса боли. Подъехал пошатывавшийся в седле высокий кирасир без шляпы, у которого кровь обильно заливала лицо и капала с усов, поймал коня фон Хоима за повод:

— Я провожу, вашблагородь…  Мне туда же…

Отскочившее от земли турецкое ядро с хлюпом ударило в широкую грудь гнедого коня Миниха. Гнедой только всхрапнул и стал заваливаться. Генерал-фельдмаршал с необычной для его возраста ловкостью бросил стремена и успел соскочить с седла. Потом жестом остановил кинувшихся к нему офицеров, уселся на еще трепещущую тушу и стал смотреть вперед, словно надеялся разглядеть нечто в дыму. Солнце, совершая свой утренний путь, забралось высоко и стало припекать. Миних расстегнул ремешки кирасы, сорвал ее и отбросил сторону, снял шляпу и пыльный парик, принялся вытирать багровую лысину нечистым кружевным платком.

Из боя один за другим спешили ординарцы. Доклады звучали неутешительно:

— Авангардия не смогла взойти на валы. Заряды кончаются…  Генерал-поручик Кейт ранен…

— Левый фланг отходит от стен. Генерал-поручик Левендаль просит сикурсу!

Миних был внешне хладнокровен.

— Румянцев здесь, он дерется…  Он войдет! Я верю в Фортуну сего дня!

Из огня прискакал молодой офицер на хрипящем коне, ссыплся на землю, подбежал к Миниху и что-то часто залопотал на ужасном ломаном немецком, вытаращив безумные глаза. Офицер был русский, это было видно с первого взгляда, но то ли совсем ошалел в бою, то ли думал, что генерал-фельдмаршал так лучше поймет его. Ничего разобрать было положительно невозможно.

— Was?! — изумленно переспросил Миних.

— Квас, ля!!! — отчаянно выкрикнул офицерик, но перешел на русский, — Янычары из крепости на вылазку как горох сыплют!! Сильно гнется Румянцев…  Заряды вышли — палить нечем! Наших побито — страсть сколько!! Ретираду, господин фельдмаршал! Ретираду!!! Христом-Богом господин Румянцев ретираду просят…

Миних вскочил с туши коня, как ужаленный. Казалось, он сейчас будет кричать, топать ботфортами, или потребует коня и сам полетит вперед. Но генерал-фельдмаршал вдруг поник, словно из него разом вышли уверенность, сила, боевой задор.

— Штаб-трубачам играть отступление, — блеклым голосом приказал он, и снова сел, мрачно уронив на руки плешивую голову.

Горячая медь разразилась последовательностью бесконечно тоскливых протяжных звуков. Снова поскакали в дым ординарцы.

Вскоре толпой потянулись пропахшие дымом, покрытые пылью, забрызганные кровью усталые солдаты. Мюнхгаузен в изумлении уставился на них — не так представлял он себе отступающие разгромленные войска. Эти походили на умаявшихся на тяжелой работе крестьян, бредущих с поля. Фузеи либо тащили на плече, как цепы, либо закинув за спину, как грабли. Раненых несли на руках или поддерживали. Иные, остановившись, грозили назад кулаками…

Пешком, словно простой пехотинец, грузно пришагал растрепанный генерал-аншеф Румянцев с совершенно черным лицом и тоже погрозил кулаком, но Миниху: