Игры на острове

— «Радость Иисуса в молитве людей» — вот что это было! Помню, мы это пели на корабле, переплывавшем через австралийскую бухту, и наш Бах был лучше, чем их «Бухта»!

От этой шутки они стали еще громче смеяться.

— Это не совсем по их вине, — очень весело сказала Наэм. — Потом у них все пройдет. Это из-за травки, которую я подложила в суп.

И тут они услышали сильный грохот в кухне: Калюм, пробежавший через служебные двери, обнаружил, что высокий тощий Крэг, бессмысленно хихикая, нелепо шлепает огромными ногами в спортивных туфлях по морю свернувшихся сливок, которые он пытался налить в мешок для приготовления сыра.

Осколки разбитого керамического горшка — наподобие каких-то страшных островков — торчали, возвышаясь, среди этого океана белого цвета.

— Господи, только не говорите мне, что все остальные в таком же виде! — закричал Калюм на Наэм, которая невозмутимо кивнула ему.

— Да, они все такие же, — шаловливо пролепетала она, кивая. — Все, кроме вас и меня.

— Господи Иисусе, чокнутая! — Калюм in extremis[27] прибегал к забавно укороченным ругательствам.

— Вы на самом деле подложили нам свинью, маленькая вы чертовка! Сегодня вечером в гостинице будет десять человек. Надеюсь на Бога, что скоро вернется Тэлли, а вам самой придется быть барменшей, официанткой и горничной — уж не говоря о том, что нужно все убрать и вымыть!

А на Лисморе бушевала буря, но не такая, как на Талиске. Ветер вздыбил воды залива и гнал их прямо до склонов Бен-Невиса, а когда прекратился ливень и начался прилив, воды превратились в ветер, подняв волны гораздо выше, чем были до этого. И Мак с Тэлли решили, что они не смогут уничтожить тюк, но Тэлли не желал возвращаться на Талиску в такую погоду, чтобы плыть сюда снова на следующий день.

— Теперь оставь меня здесь, — сказал он Маку. — Лучше оставить меня здесь, пока работа не будет сделана, потому что (я уже тебе сказал!) я не переплыву снова этот водный простор.

На отказ Тэлли не смогли подействовать ни запугивание, ни лесть, и поэтому, когда дождь немного ослабел, они добрались до телефонной будки на пересечении дороги за деревней и позвонили в Талиску. Развеселые заверения Энн, что «все в порядке и он может задерживаться сколько угодно», должны были встревожить Тэлли, но не встревожили. У него не было причины подозревать Энн в пренебрежении своими обязанностями: она была само благоразумие и надежность.

По правде говоря, Тэлли к тому же смущала мысль провести ночь с Маком на пустой ферме, принадлежащей отцу Флоры, на холме над портом Рэмсей. Такая перспектива его не радовала.

Его отношения с Флорой не повлияли на дружбу с Маком, но в глубине души Тэлли чувствовал себя не в своей тарелке. Он нарушил неписаный закон чести мужчин, который, запрещая инцест, включал всех женщин в честную игру, но не дозволял мужчине соблазнять жену друга. Но таково уж было его увлечение Флорой, что он нарушил этот запрет, а кроме того, это было и проверкой его искусного мастерства: не выдать своего вероломства, проведя вдвоем с мужем день и ночь.

После того как Мак позвонил Флоре и сообщил ей, что он сегодня не вернется, они под мелким проливным дождем отправились на ферму.

— Здесь где-нибудь не спрятан какой-нибудь провиант? — с надеждой в голосе поинтересовался Тэлли — он сильно проголодался, и его желудок урчал.

— Эта куча травы не даст нам умереть, — ответил ему Мак с редким для него чувством юмора.

Находясь в конторе, Энн выслушала сообщение Тэлли по телефону, и оно влетело у нее в одно ухо, из другого тут же вылетело, ибо она пребывала в приятном изумлении, желая знать — что же такое произошло, почему она так беззаботна и ни о чем не волнуется. Ничего плохого не могло произойти за этот день: всякий гость был ее личным другом, и его нужно было встретить объятием и поцелуем — все люди были такие славные и удивительные. Тэлли тоже был славным и удивительным человеком. Нет, он даже лучше. Он был самым необыкновенным человеком на свете, и она так и должна ему сказать. Энн снова сняла телефонную трубку, и спустя несколько минут вошедшая Наэм обнаружила, что та в приливе нежности счастливым голосом бормочет в трубку ласковые словечки, которые не достигли ушей того, кому предназначались.

На конюшне Роб с Миком добродушно пререкались, кто из них будет доить яйца и собирать коров. Корзина, полная бобов — все еще неочищенных, — стояла позабытая в углу рядом с мешком ярко-зеленых, только что сорванных в огороде тыкв, — овощи, которым не суждено было попасть на кухню.

Тони поставил пленку с такой музыкой, которая обращалась непосредственно к его приятно затуманенным чувствам; в комнатах для прислуги разносились громкие звуки синтезатора, от которых содрогались хрустальные сферы древних астрономов. Тони уже раньше испытал действие конопли и от него блаженствовал, уже не волнуясь о последствиях, о том, как пройдет этот кайф. Он просто лежал на кровати, а музыка и благодушие наполняли его, и наконец Тони погрузился в сон.