Игры современников

– Когда раньше мне без конца твердили, что я один из последних детей в нашем крае, я пропускал эти слова мимо ушей, полагая, что, может быть, это и не так. Да и всякий раз меня коробило оттого, что моя мать – последняя, родившая ребенка в нашей деревне, и я решительно отвергал подобные утверждения, считая их заведомой ложью. Так во всем мире говорят, мол, отныне у нас дети перестанут рождаться, – горячо спорил я с отцом. А мать, будто в глубине души стыдилась самое себя, выходя за порог дома, не поднимала глаз, ни с кем не останавливалась поговорить и старалась как можно скорее вернуться назад. До поры до времени я, правда, не отдавал себе полностью отчета в том, что являюсь одним из последних детей в нашем крае. Однако после того, как были вырублены деревья-великаны, я забеспокоился: если повергнута такая мощь, то мне не остается ничего другого, как поверить, что я один из последних сыновей нашего края. Ужасное, постыдное чувство – не иначе и мать испытывала то же, выходя на улицу. Я почти лишился сна, а когда удавалось заснуть, мне снилось, что я последний ребенок на Земле.

– Зато теперь вы превратились в человека жизнерадостного, полноценного. Чтобы стать таким, вам пришлось, наверное, многое преодолеть в себе. Действительно, как это, должно быть, ужасно сознавать, что ты последний ребенок общины, в которой живешь.

Режиссер повернул ко мне голову рассчитанным, отрепетированным движением и посмотрел на меня как на недоумка. Я, задыхаясь, едва поспевал за ним. Видимо, его задело то, в какой форме я выразил свое сочувствие. Но все же ему хотелось, сестренка, спросить меня еще о чем-то.

– Вы знаете точно, как долго длился Век свободы, последовавший за периодом созидания? Мне хотелось узнать об этом, и я многих расспрашивал, но никто из стариков не сказал ничего определенного. Одни говорят, что Век свободы длился тысячу лет, другие – что это вообще нечто полумифическое и реальным временем его не измерить. От некоторых я даже слышал, что он тянулся примерно двести лет, до Мэйдзи. Хотя и существует версия, что Век свободы не более чем миф, все равно деревья-великаны, поваленные военизированным отрядом лесорубов в темных спецовках, несомненно, нужно считать отголоском этого Века, не задаваясь вопросом, сажал ли их на самом деле Разрушитель...

Выслушав юношу, я рассказал ему историю Века свободы, начиная с основания деревни-государства-микрокосма и кончая временем, когда наш край снова оказался под властью княжества. Даже если рассказанная мной история и включает в себя элементы мифологии, не следует пренебрегать ими в угоду историческим фактам, поскольку они мифологически достоверны. При этом в полной мере выявились результаты полученного мной от отца-настоятеля воспитания, которое впоследствии я совершенствовал в себе уже собственными силами. Для меня, сестренка, это была попытка сделать, так сказать, черновой набросок труда всей моей жизни, труда человека, призванного описать мифы и предания нашего края. Задыхаясь от быстрой продолжительной ходьбы, я рассказывал подробно и обстоятельно.

При основании деревни-государства-микрокосма созидатели, предводительствуемые Разрушителем, изо всех сил старались скрыть от внешнего мира следы своей деятельности, вследствие чего по источникам, сохранившимся за пределами нашего края, невозможно определить исторические рамки тех событий. Даже если бы такая попытка была предпринята, она фактически оказалась бы бессмысленной с точки зрения понимания хода времени, которое со дня основания отрезанной от внешнего мира деревни-государства-микрокосма стало подчиняться иным законам – законам свободного течения. Созидатели нашего края, ведомые Разрушителем, были изгнаны и, погрузившись на корабль, уплыли из маленького княжества на Сикоку после создания системы бакуфу[25], если оперировать хронологическими ориентирами внешнего мира. В таком случае ошибочно утверждать, что Век свободы длился тысячу лет. Власти княжества надеялись, что, выйдя в море, созидатели потерпят кораблекрушение, но их надеждам не суждено было сбыться: судно осталось невредимым и, войдя в устье одной из рек, поднялось по ней вверх; когда же течение стало таким быстрым, что на судне его преодолеть уже было невозможно, беглецы разобрали корабль и связали плоты; река сужалась все больше, и тогда плоты были превращены в волокуши, их загрузили всяким скарбом и так добрались до истоков. Бросить останки судна они не могли – ведь оно было как бы символом их восхождения вверх по реке.