Бывают и навязчивые ритуалы входа и выхода: дверной проем может стать удивительно трудным препятствием, которое нельзя преодолеть, не прикоснувшись к косяку ладонью нужное число раз. Есть ритуалы симметрии, раскладывания вещей – нельзя начать есть, не положив приборы идеально параллельно. В эти ритуалы входит счет – включить и выключить свет определенное количество раз, подсчитывать ступеньки. У некоторых хорошо образованных пациентов подобная нумерология приобретает фантастическую сложность. Пациент может идти от машины ко входу в здание, где у него назначено собеседование на работу, и следовать правилу: входить в здание можно, только если прошел четное количество шагов, или количество шагов, равное простому числу или квадрату простого числа, или отношение шагов с портфелем в левой руке к шагам с портфелем в правой руке должно соответствовать пропорции Фибоначчи. Иначе нужно начинать сначала… и опоздать на очередное собеседование. Задача не наступать на швы между плитками, чтобы защитить маму, по сравнению с этим кажется смехотворной.
Это компульсии, неуправляемые
Стороннему наблюдателю очень трудно представить страдания этих людей. Синдром Туретта, еще одно расстройство, часто оказывающееся в центре внимания, приводит к разнообразным непроизвольным действиям. Человек может выкрикивать ругательства, издавать звериные звуки, корчить странные рожи – не управляя собой. При хореи Гентингтона у человека непроизвольно дергаются руки. Но это стигматы, навязанные человеку болезнью. Пациент с Туреттом вовсе не мечтает лаять, как собака. Лай вырывается у него, пока он пытается не обращать на это внимания и продолжать думать о своем. А при ОКР пациент сливается с болезнью. Если ему указать на странности в поведении, он не отстранится от непрерывных симптомов, говоря: «Я почему-то не могу перестать мыться». Он соединится с ними, говоря: «Я вечно грязный».
Это не болезнь, при которой человек страдает от того, что не может справиться с разрушительными позывами, иррациональность которых понимает. На пике, когда пациент совсем мало осознает болезнь, он страдает, потому что эти позывы кажутся такими рациональными, такими необходимыми, что он чувствует, как тонет в катастрофических последствиях того, что не справляется. Это нескончаемый набор правил, запретов и требований, которые нужны, чтобы сдержать поток тревоги и ужаса.
Обсессивно-компульсивное расстройство, в том числе и согласно классификации Американской психиатрической ассоциации, – это главным образом битва против тревожности – тревожности, которую невозможно сгладить, неважно, сколько вы будете мыться, считать и перепроверять. Случаются краткие вспышки облегчения: когда вы дошли до угла здания, а число ваших шагов делится на пять, вы на миг чувствуете себя в безопасности: все под контролем, все и правда будет хорошо. Но безымянный ужас неизбежно возвращается.
Психиатр Джудит Рапопорт, автор великолепного собрания историй болезни ОКР «Мальчик, который не мог перестать мыться», размышляла об этологических корнях ОКР. Она проводит параллели между ОКР и стереотипным поведением у животных – последовательностями действий, которые они выполняют механически. Мы все знаем пример стереотипного поведения, когда собака кружит вокруг своего половичка, прежде чем улечься. ОКР для человека вроде кружения собаки, но собаки, которая измучена, сбита с толку и никак не может остановиться.
Замечательно, что мы приближаемся к пониманию этого заболевания на биологическом уровне. В некоторых случаях оно поддается лечению нейроактивными веществами. В мозге пациента с ОКР в зонах, связанных с двигательными паттернами, повышено потребление глюкозы и кислорода: по-видимому, существует некий неврологический зуд, метаболический импульс в этих зонах мозга, направленный на то, чтобы раскладывать предметы, мыться и совершать повторяющиеся движения. Части этих зон мозга отличаются по размеру от своих аналогов у здоровых испытуемых из контрольной группы. Приближается даже признание генетической составляющей этого расстройства.