– Ру, а ты можешь почувствовать демонов? Как далеко?
Она вздрогнула и грустно усмехнулась, словно давно ожидала такого вопроса.
– Могу наверно, но как далеко не знаю. Я ведь жизнь, а они смерть, мы как разные полюса магнитов… Но у меня было не слишком много опыта в этом деле.
– То есть, ты не можешь сказать где они, и есть ли где-то в этом мире вообще?
– Есть ли вообще? – удивилась она, – ты думаешь их нет? Думаешь это была ложь?
– Не знаю, Ру. А ты?
Она задумалась, и, кажется даже, прислушалась, словно надеясь услышать осторожные шаги, словно надеясь почувствовать мерное дыхание мира, разгадать…
– Не знаю, – сказала она.
– Понятно, – Эмеш вздохнул. – А они тебя?
– Они? Не знаю. Думаю, что они тоже меня могут почувствовать, но даже не представляю на каком расстоянии.
– Понятно… И что теперь? Ждать? Может и нет ничего? Она смотрела в сторону, но казалось, заглядывала внутрь себя.
Впереди шуршала галькой река. И вдруг снова захотелось спросить про Илар. Не успел, не спросил – Лару начала сама.
– Сар, там было так… – она не договорила, запнулась. Вздрогнул, холодок пробежал по спине.
– Было страшно?
– Нет.
Она покачала головой, и вдруг сами поджались губы, подбородок едва заметно дрогнул. Эмеш протянул руку, притягивая ее к себе. Ларушка, все будет хорошо…
– Нет, Сар, – она послушно прижалась щекой к его груди, – там не страшно. Там пусто. Темно. Одиноко, – не удержалась и всхлипнула. – Илар словно высасывает тебя досуха, медленно, осторожно. Не страшно и не больно, просто чувствуешь как жизнь уходит, память уходит… все уходит от тебя, и ты превращаешься в тень. Страшно становится потом. Сейчас становится страшно. Она прижалась всем телом, плечи дрожали.
Женщина, просто женщина. Золотые волосы, голубые бездонные глаза и великая сила жизни – все это ничего не значило. Просто женщина.
Нет, потом они все же говорили о пустяках. Гуляли вдоль реки, пошли в степь.
Еще недавно бурая, расцвеченная лишь грязно-охристыми пятнами прошлогодней травы, степь рассыпалась вдруг мелкими желтыми звездочками гусиного лука и горицвета, чуть подальше уже виднелись белые пятнышки ветреницы, покачивали головками ирисы, обещая вот-вот распуститься. Где-то вдалеке, среди ошалевших, вылезших разом тюльпанов, бродили овцы.
Пустяки вились один за другим, складываясь в незамысловатый узор, и ни о чем больше не хотелось думать. Все демоны мира не могли этому помешать, Илар сам стал лишь тенью и ушел в небытие. Двое просто бродили среди весенних цветов, болтая о пустяках.
А когда устав, день укрылся средь костистых хребтов Унхареша, они легли на траву, и еще долго смотрели, как на темном бархате небес загораются огоньки. Серебряный месяц-Кунан вышел полюбоваться на них… что ж, пусть завидует!
* * *
Да, еще этой ночью у Этаны родился ребенок, мальчик – толстощекий крикливый карапуз. Впрочем, как и у многих – жизнь вернулась в мир дружным криком младенцев.
Едва ли не сутки буйвол не находил себе места, изнывая от ожидания, бегал вокруг дома, слушал стоны жены и рвал на себе волосы – как она там? почему все никак? почему кричит? Все пытался заглянуть, хоть одним глазком, но женщины не пускали.
– Родит твоя Тиль, родит, не переживай, – уверяла старая бабка-повитуха, высовывая нос из дверей, – ослабла конечно, бедняжка, не легко ей, но родит. Сегодня все рожают, прямо не знаешь куда бежать, на всех рук не хватает. Как сговорились… Видать, боги нас пожалели.
Буйволу было плевать на богов. Он хотел чтоб все наконец-то закончилось, чтоб с его Тиль все было хорошо, чтоб ребенок родился, здоровый… Но она все кричала, а он все бегал, вздрагивая от каждого звука, и лишь иногда, в короткие промежутки тишины между схватками, стоял, привалившись спиной к стене, приходя в себя, ожидая. Когда же?!
К утру Тиль затихла, и почти тут же по дому разнесся пронзительный детский плач.
Буйвол кинулся в дом, сметая все на своем пути. Впрочем, сейчас ему уже не мешали.
И вот теперь, когда все закончилось, когда уставшая Тиль и ребенок спали… теперь пьяный вдребезги буйвол тихо сидел на пороге, впрочем, пьяный скорее от счастья и пережитых волнений, чем от вина. Он обнимал Тизкара и радостно бормотал, в который раз, с трудом ворочая языком:
– У меня сын, Тиз! Ты слышишь! У меня сын родился! Я уж надеяться перестал, а глядишь ты! Тиль, моя милая, умница моя, такого сына мне родила… пусть спит сейчас, ей надо, пусть отдыхает… а ты видел какой? А? Ручки у него… а пяточки… нет, ты видел какие пяточки? маленькие, розовенькие, с пол пальца размером, а ведь пятки! а пальчики… пальчики крошечные-крошечные, и каждый ведь с ноготочком…
Тизкар кивал и улыбался. Видел, конечно видел. Он тут всю ночь просидел, едва ли не за руку держал измученного ожиданием, нервно огрызающегося буйвола, не давал ему лезть драться с повитухой, этой «старой каргой, которая ничего не смыслит». Ничего, бабка не обижалась, понимала. Он пытался еще буйвола накормить, но безуспешно, буйволу было не до того. Теперь вот вина напился, на радостях-то, довольный… Хорошо ему.