iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан

Кнопочка на панели спрунг-машины в Цитадели Влады была точно такая же, как в Серой Башне: кристальный кубик с заключенным в него значком, напоминающим по форме след птичьей лапки. Вот только в самой лаборатории Влады Кангасск ни разу не был и сейчас созерцал все это великолепие впервые. Здесь не было бьющего в глаза белого электрического света, нависающих потолков, однотонных стен… А были высокие, возносящиеся под потолок арчатые окна; изящные кованые подставки под Лихты, где эти трепетные белые огоньки казались заключенными в золотые клетки; металлические столы с витыми ножками, окрашенные под серебро… множество древних книг стояло в прозрачных, высоченных шкафах — и казалось, они парят в пространстве сами по себе. О Небеса! Если бы хоть один из тех, кто писал столь любимые когда-то Кангасском фантастические книжки, побывал здесь и видел все это великолепие своими глазами! Эдакий приют алхимика, несмотря на то, что техники здесь было не меньше, чем у Серега: просто каждый громоздкий аппарат был в то же время и произведением искусства: кто-то не поленился украсить его литыми узорами из летящих драконов, рычащих львов и гибких стеблей диадем… Здесь все дышало очарованием древности и восхищением наукой, подлинной, животрепещущей, вовсе не такой, какой ее представляют себе люди вроде Нея Каргилла.

И если святая святых — лаборатория Серега была отражением того, что он знал и видел в своем мире, то лаборатория Влады являла собой воплощенную мечту. Кангасск понятия не имел, откуда знает это. Почувствовал…

— Красиво? — довольно осведомился Орион, подбоченившись.

— Да, — отозвался Кан.

— Я здесь вырос, — весело усмехнулся сын звезд. — Кто еще может похвастаться таким волшебным детством, какое было у меня, даже и не знаю. Астэр первые десять лет жилось куда скучнее: все-таки, Серая Башня — не самое подходящее для ребенка место.

— Давно хотел спросить… — замялся Кангасск. — Насколько ты старше Астэр?

— На сорок лет, — беспечно пожал плечами сын звезд. — Какое это может иметь значение…

Действительно. Сорок — и многие тысячи… Никакого… И все же: когда-то Астэр была девчушкой десяти лет, и каким же взрослым ей тогда казался пятидесятилетний Орион…

— Присаживайся, — Орион пододвинул Кангасску стул и сам сел напротив. — Посмотрим, что можно сделать, чтобы вернуть твоей руке подвижность…

С истинно ученическим терпением Кан просидел так три часа, пока сын звезд колдовал над его рукой. Пожалев друга, боль он снял вообще, так что Кангасск не чувствовал ни как магия Ориона прокладывает крови новое русло, ни как ломаются и сращиваются вновь — уже правильно — кости, ни как тянутся связки…

Орион, сын звезд работал, как ювелир. Взгляд его был сосредоточенным и неподвижным; на лбу выступила испарина… Для него эти три часа, верно, и вовсе растянулись в вечность.

Наконец он поднял голову и сообщил:

— На сегодня все, Кан. Что-то я сломал и срастил, что-то поправил… всего за один раз не сделаешь. Сегодня пусть все заживает, завтра продолжим.

С этими словами он вновь положил руку Кангасска на перевязь и, поднявшись со стула, с наслаждением распрямил спину, в которой после долгого неподвижного сидения что-то тихонько хрустнуло.

— Отдыхай пока, — велел Орион непреклонным тоном врача и добавил, уже дружески: — Скоро должен быть настоящий завтрак. А там, поверь, тебе будет не до отдыха…

Слишком многое вместилось в этот день, Орион был прав. И весь день Кангасска не покидало какое-то тягостное чувство. Каждый взгляд, обращенный в его сторону, только добавлял в это чувство горечи…

…Завтрак прошел в обеденном зале, где собрались ученики Астэр и Ориона. Многие были совсем юны, Кан их не помнил, а кого-то и вовсе видел впервые, но старых знакомых было куда больше. Особенно поразил Кангасска состав нового Алого Совета.

Глава совета — подумать только! — Надин Мианна. Та белокурая малышка с чудесными синими глазами, хрупкая и волевая, словно Северный первоцвет, за тринадцать лет превратилась в ослепительной красоты девушку. Она говорила спокойно, разумно, ровно, но Кан чувствовал внутренний трепет ее души; он ничего не мог поделать с этим: два харуспекса и чаша амбассы, наполнившаяся вновь, обострили все его чувства до предела… Надин любила его когда-то, а первая любовь никогда не забывается…

Вторым в Совете был тот самый героический паренек — Мейли Виренс, — что выпрыгнул из окна при штурме Цитадели, чтобы предупредить Алую Стражу. Взрослый Мейли остался тонким и нескладным, как подросток — ненависть к оружию и тяжелым тренировкам, видимо, сказалась; даже в такой торжественном случае меча он с собой не взял. Истинный пацифист.

Что же до третьего советника, то им оказался Айнан Смальт! Тяжелые же, должно быть, времена настали для Омниса, если Верховная Фрументария допустила в Совет Алого Стражника. Но что-то подсказывало, что Айнан и в мирное время выступает в роли советника не хуже, чем любой фрументар.