Иисус для неверующих. Основатель христианства без мифов, легенд и церковных доктрин

Меня удивляет, как эти непоследовательные, порой почти бессвязные толкования сначала стали восприниматься в прямом смысле, а потом оказали столь сильное влияние на христианскую мысль. Использование текста Исаии само по себе было немалой натяжкой, и Матфей явно должен был отдавать себе в этом отчет. Еще еврейские авторы II века указывали на это христианским вождям, но без особого успеха[15]. Решение уже было принято, и никаким фактам не позволялось встать на пути развивавшихся христианских институтов. Но если мы хотим распутать этот клубок – что я считаю совершенно необходимым и чем христианские ученые занимаются вот уже почти 200 лет, – то следует признать, что даже изначально рождественская легенда не имела под собой никакой реальной основы и должна была служить иной цели. Вероятно, она возникла, чтобы скрыть ряд уязвимых мест христианской истории. Не исключено, что в дополнение к уже упомянутому грубому замечанию у Марка ходили разные слухи о настоящем отце Иисуса. Отголоски тайного скандала проступают во многих местах Нового Завета. Так, у Луки, в гимне, известном как Magnificat («Величит душа Моя Господа…») Мария говорит, что «обратил Он [Бог] взгляд на ничтожную слугу Свою»[16] (Лк 1:48). Не намек ли это на скандал? В ту пору для женщины не было большего позора, нежели беременность вне брака. У Иоанна толпа заявляет Иисусу: «Мы не были рождены в блуде» (Ин 8:41). Еще один намек? Ведь из данного замечания со всей очевидностью следует, что для них сам Иисус был «рожден в блуде»! Эти пассажи, разумеется, наводят ученых на размышления. Но вне зависимости от того, можем ли мы выявить подлинные причины появления легенды о непорочном зачатии или нет, надо по крайней мере признать: они не были частью изначального предания об Иисусе. Скорее это более поздние толкования традиции, куда вошли символы, которые никогда не предназначались для восприятия в прямом смысле. В античном мире чудесные рождения были обычным приемом, призванным объяснить необычные качества вождя.

Вместе с тем, как только девственное рождение вошло в традицию, сюжет драмы потребовал земного отца – в патриархальном обществе без него не обойтись. Так непорочное зачатие и земной отец появляются в традиции одновременно. Не будь девственного рождения, не был бы создан и персонаж по имени Иосиф. Я намеренно использую слово «создан»: я уверен, что его образ возник именно так. Иосиф ни разу не появляется в евангельском повествовании вне рассказов о Рождестве[17]. Есть, однако, интересная и, на мой взгляд, весьма красноречивая правка, внесенная Матфеем в рассказ Марка о семье Иисуса, смущенной его поведением и пришедшей забрать его домой. У Марка некий человек из толпы кричит: «Не Он ли плотник, сын Марии?» Матфей, явно имевший перед собой текст Марка, столкнулся с проблемой, ведь он уже создал историю Рождества, в которой был Иосиф. И он отредактировал данный фрагмент диалога, изменив слова Марка так существенно, что устраняет все следы скандала и в то же время упоминает Иосифа. Текст Матфея звучит так: «Не Он ли сын плотника? Не Мать ли Его называется Мариам?» (Мф 13:55). И вот эта одна-единственная фраза Матфея, переписавшего Евангелие от Марка, породила традиционное представление об Иосифе как о плотнике. Матфей сглаживает текст Марка – и приводит его в лад с введенной им самим темой чудесного рождения.

Я не верю, будто человек по имени Иосиф – земной отец и защитник Иисуса – когда-либо существовал. Тексты, рассмотренные нами, подтверждают это мнение. Иосиф – персонаж мифологический от начала до конца, и он создан автором текста, названного нами Евангелием от Матфея.

Еще одним веским аргументом в пользу этого утверждения служит то, как именно Матфей рисует образ Иосифа[18]. Единственные во всей Библии биографические детали, связанные с Иосифом, содержатся в рассказе о Рождестве. Выделим три самых важных момента. Во-первых, у Иосифа есть отец по имени Иаков. Во-вторых, Бог, как кажется, общается с Иосифом только через сны (приводятся четыре таких откровения: 1:20, 2:13, 2:19, 2:22). В-третьих, роль Иосифа в драме спасения – спасти обетованное дитя от смерти, взяв его с собой в Египет (2:13–15). Каждая из этих деталей, безусловно, была знакома евреям, читавшим Матфея и прекрасно знавшим историю патриарха Иосифа из Книги Бытия (главы 37–50). У «того» Иосифа тоже был отец по имени Иаков (Быт 35:24). «Тот» Иосиф тоже был тесно связан со сновидениями (Быт 37:5, 9, 19; 40:5 и сл., 16 и сл.; 41:1–36) и более того, достиг высшей власти в Египте как искусный толкователь снов (Быт 41:38). Роль Иосифа в драме спасения состояла в том, чтобы спасти избранный народ от голодной смерти, уведя его в Египет (Быт 45:1–15). Эти биографические связи едва ли случайны. Они слишком очевидны и искусственны, чтобы служить историческим свидетельством. Речь идет лишь о еще одной попытке привить Иисуса к древу библейского эпоса, который формировал мифологическое самосознание еврейского народа.