Иисус до Евангелий. Как обрывочные воспоминания нескольких человек превратились в учение о Господе, покорившее мир

Еще один пример – сам Иисус на кресте. Сказано, что он «молчал, словно не ощущал боли». Это вызвало массу вопросов у ученых. Что означает «словно»? Иисус стоически терпел страшную боль, являя пример последующим христианским мученикам? Или действительно не ощущал боли? Судя по всему, некоторые христиане древности склонялись к последней версии: плоть и кровь Иисуса были не вполне человеческими, ибо он был божеством, который лишь казался человеком. Это был фантом: нематериальное тело без нервных окончаний… Если так, перед нами образ Иисуса, приемлемый для некоторых направлений гностицизма и раннего христианства, подчеркивавших полную божественность Иисуса без учета его человеческой природы.

Но самое удивительное отличие от канонических евангелий содержится в конце текста: описано воскресение Иисуса. В Новом Завете такого описания нет. Во всех четырех канонических евангелиях Иисуса распинают, убивают, хоронят, а на третий день, после субботы, одна или несколько его учениц приходят к гробнице, чтобы совершить должные погребальные обряды, но находят гробницу пустой, а Господа воскресшим. Само событие воскресения – выхода Иисуса из гробницы как Владыки жизни – в Новом Завете не описывается. Оно произошло за некоторое время до прихода женщин.

В Евангелии от Петра дело обстоит иначе. Сначала, как и у Матфея, Пилат посылает римских солдат охранять гробницу, чтобы ученики не выкрали тело. Исполняя свой долг, они видят чудо: небеса раскрылись, и с них сходят два ангела; камень отваливается от входа в гробницу, и ангелы входят в нее. Затем выходят трое. Двое из них (видимо, ангелы) такие высокие, что головой достают до неба. Но с ними фигура более высокая: выше неба! Более того, за ними из гробницы выходит крест. Голос с небес спрашивает: «Возвестил ли ты спящим?» Крест отвечает: «Да».

Рассказ поистине удивителен. Хотел ли автор, чтобы читатели поняли его буквально? На сей счет можно лишь строить догадки. К сожалению, большее нам недоступно. Но независимо от того, насколько рассказ призван описать реальное историческое событие, он полон символики. Ангелы имеют гигантский рост, ибо по статусу выше человека (а раз по статусу, значит, и в действительности!) Соответственно, Иисус, Сын Божий, еще выше ангелов. Глас небесный обращается к кресту с целью выяснить, возвещено ли распятие усопшим обитателям Шеола/Аида. (Или с целью сообщить людям о проповеди мертвым.) Крест отвечает: да, благая весть о спасении достигла подземного мира.

Такое воспоминание было весьма приемлемо для ранних христиан. Иисус уже не распятый преступник, униженный и замученный врагами, более сильными, чем он сам. Напротив, он великий Спаситель, который одолел все богопротивные силы: мощь Рима, мощь дьявола, мощь греха и смерти. Его победа запечатлена на страницах текста, возвещающего о Воскресении, и в сердцах читателей и слушателей. Христос есть Владыка не только живых, но мертвых. Серьезное притязание!

Подлинные воспоминания об Иисусе

В наши дни никто не возьмется всерьез утверждать, что эти воспоминания об Иисусе и его учениках исторически достоверны. Описанные события не происходили. Но важно ли это?

Есть люди, которые волнует лишь одно: насколько текст достоверен. Но зачем мыслить столь узко? Зачем себя ограничивать? Неужели из всех книг нас интересуют только исторические труды и исторически достоверные биографии? Неужели наши интересы сводятся к реальным событиям прошлого? А как же романы? А рассказы? А стихи? Неужели великие писатели, способные создать сложный сюжет с многоплановыми (хотя и вымышленными) персонажами ничего нам не говорят? Разве «истинно» только то, что было на самом деле?

Как мы отметим в главе 8, истину доносят до нас разные формы искусства. Когда мы благоговейно стоим перед картиной Джотто, Караваджо или Рембрандта, мы не начинаем (или не должны начинать) с вопроса, насколько это исторически достоверно. Или с вопроса, так ли выглядели Богородица, апостол Петр и Иисус. Эстетика не сводима к исторической точности и не зависит от нее. Это абсолютно разные понятия. Зачем нам думать об одной лишь достоверности, если только мы не занимаемся исторической реконструкцией?

В вопросе, как Иисуса изображали, воображали, осмысливали, понимали и вспоминали в первые века христианства, начиная с Нового Завета, нет оснований ограничивать свои интересы историей. Вопрос достоверности может нас волновать. И некоторых людей он особенно волнует. Но ему не обязательно быть единственным. Выше мы говорили о том, какой была христианская память об Иисусе после его смерти. Не будем забывать: чтобы память была важной, ценной и (хотя бы субъективно) истинной, ей нет нужды быть точной. «Искаженные» (то есть неточные в строго историческом смысле) воспоминания не менее реальны для тех, кто ими обладает и делится, чем воспоминания «истинные» (то есть исторически точные).