Иисус до Евангелий. Как обрывочные воспоминания нескольких человек превратились в учение о Господе, покорившее мир

Допустим, в эти две недели Павел услышал от Петра и Иакова рассказы о словах и делах Иисуса. Впоследствии он обращал в христианство коринфских язычников. Надо полагать, он рассказывал им об Иисусе. Они передавали это другим людям, которые также приходили к вере. Но Павел не остался в этом месте. Он ушел проповедовать в другой город. После его ухода верующие по-прежнему рассказывали свои истории. Как и люди, которых обратили они сами. По-видимому, в какой-то момент в Коринф наведался христианский учитель по имени Аполлос, приняв участие в строительстве общины (1 Кор 3:6). Но и он не учился у Иисуса! И не был очевидцем. Судя по всему, он обратил еще некоторых, а те – еще некоторых, а те – еще некоторых.

Представим, что мы находимся в Коринфской церкви году эдак в 55, лет через 25 после смерти Иисуса. Когда церковь собирается, кто рассказывает об Иисусе? Думаю, ответ очевиден: чуть ли не кто угодно. В своих посланиях к этой церкви (1 и 2 Кор) Павел ни словом не упоминает о «хафлат самар». И никого в коринфской общине не называет очевидцем служения Иисуса. Христиане собирались как минимум раз в неделю для богослужения и общей трапезы в память о смерти и воскресении Иисуса. Можно не сомневаться: на этих встречах они делились тем, что слышали об Иисусе. А может, и сообщали о каких-то преданиях во время службы. Но эти рассказы распространялись в неформальной обстановке, когда христиане воодушевляли и назидали друг друга, призывали друг друга держаться веры и расти в ней. Возможно, когда рассказчик ошибался, его поправляли. Почему бы и нет: так почти всегда бывает, когда человек путается в рассказе, известном слушателю.

Но гарантирует ли общинный контекст рассказов их достоверность? Судя по данным современной психологии, скорее – наоборот. Изучая феномен «групповой памяти», когнитивные психологи сделали важные, а подчас и неожиданные, выводы. Один из них состоит в следующем: когда группа «коллективно вспоминает» слышанное или пережитое, то «целое» получается меньше, чем сумма «частей». Допустим, некое событие произошло с десятью людьми. Если расспрашивать их по отдельности, можно узнать о случившемся намного больше (объединив затем полученную информацию), чем если расспрашивать всю группу.

Это может показаться странным, но демонстрировалось вновь и вновь. Кое-кто из ученых усмотрел здесь аналогию с перетягиванием каната. Если вы соревнуетесь один на один, вы тянете изо всех сил. Но если вы в команде из десяти человек, вы где-то можете расслабиться, рассчитывая на силу товарищей. Возможно, сходный феномен возникает, когда люди вспоминают всей группой. Они прилагают менее серьезные усилия, а потому вспоминают меньше.²⁸

И ладно бы только это. Очень часто групповые воспоминания более шатки и ненадежны, чем индивидуальные. Казалось бы, должно быть наоборот! Но причины выявлены. Прежде всего, если один человек – скажем, доминантная личность – вставляет в разговор неточное/«искаженное» воспоминание, которое у других в группе отсутствует, остальные чаще верят ему на слово. Как показало одно недавнее исследование:

Ложная информация, введенная одним человеком, принимается группой в целом. Иными словами, коллективная память может формироваться вокруг ложной информации.²⁹

С этого момента искаженное воспоминание начинают воспроизводить другие члены группы. И остальные – даже если не имеют его или считают ошибочным – ощущают социальное давление: надо согласиться! Был поставлен любопытный эксперимент с целью выяснить, сколь часто это происходит. Оказалось, 65% участников изменили свои взгляды из-за социального давления (не обязательно сознательного) со стороны группы в целом. Около 40% этих ошибок были «устойчивыми», то есть становились «постоянными» воспоминаниями людей, поначалу их не имевшими. Вывод исследователей поразителен:

Люди могут быть склонны доверять суждению группы, даже если оно противоречит их собственным первоначальным убеждениям.³⁰

Похоже, гипотеза, что группа обеспечивает точность традиции, рушится в свете данных психологии. Но как быть с тем, что Бейли пишет о «хафлат самар»? Может, хотя бы в этой ближневосточной группе воспоминания передаются без ошибок? Как ни печально, даже и это не так.

Теодор Уиден, выдающийся исследователь Нового Завета, взял примеры «точных» ближневосточных преданий, которые сам же Бейли цитирует в статье, и доказал: ни о какой дословной точности говорить не приходится. И не только дословной. Воспоминания претерпели глубокие изменения, пока рассказывались и пересказывались в течение многих лет. Некоторые из пересказов содержат столько расхождений и вариаций, что в них еле угадывается одна и та же история.