Иисус до Евангелий. Как обрывочные воспоминания нескольких человек превратились в учение о Господе, покорившее мир

Подведем итоги сказанному. Устные предания меняются по мере того, как их рассказывают и пересказывают, распространяют от человека к человеку. Они меняются при каждом пересказе. Если евангелия – не рассказ очевидцев (см. главу 3), а фиксация устных преданий, которые распространялись не неделями и месяцами, а годами и десятилетиями, то налицо искажения. Эти искажения можно проследить, сопоставляя, как выглядят одни и те же речения и описания у разных евангелистов: налицо противоречия. А еще есть исторически неправдоподобные сообщения, явно созданные после смерти Иисуса, когда люди рассказывали друг другу о Спасителе.

Однако изучение памяти необязательно имеет негативную направленность и занимается лишь аберрацией памяти. Можно повернуть его в позитивное русло: не только выявить достоверные воспоминания, но и понять, что воспоминания говорят о людях, которые передавали их. Разные люди и разные группы людей помнят вещи по-разному, ибо на воспоминания влияет их настоящее. Мы уже видели, как воспоминания об Иисусе менялись и даже придумывались в годы и десятилетия после его смерти. Но сейчас, в следующих двух главах, мы попытаемся разобраться в этом более последовательно, обратившись к трудам современных социологов, которые изучали, как и почему социальные группы помнят именно так, а не иначе. Это часто считается одним из самых интересных феноменов в изучении памяти и имеет особое значение для понимания раннехристианских воспоминаний об Иисусе.

6. Коллективная память и древнейшее евангелие: Евангелие от Марка

Впервые я стал понимать, как влияют на память социальные условия, когда переехал на Юг в 1988 году. Всю свою взрослую жизнь до этого я провел в других широтах: пять лет в Чикаго и десять лет в разных местах Нью-Джерси. И в эти пятнадцать лет особо не думал о гражданской войне в США (1861–1865 годов. – Прим. пер.). Конечно, у меня, как и у всех людей, были общие представления о ней: война против рабства, которую выиграли силы добра, справедливости и истины. Бедные солдаты Конфедерации бились отважно, но за неправое дело, и поделом им. Так думают все. Правильно? Мне и в голову не приходило, что на эту историю можно взглянуть иначе. И не только можно: этот взгляд существует и с энтузиазмом отстаивается более чем через 120 лет после окончания войны.

На Юге я впервые «узнал», что гражданская война была не о рабстве, а о правах штатов. О ней иногда говорили как о «северной агрессии». Для меня это была полная неожиданность.

Поначалу я принял это за своеобразный южный юмор, шутку местного острослова. Но о «северной агрессии» говорили регулярно (многие люди так и помнят эту войну), и вскоре до меня дошло, что многих южан воспитали в этих представлениях. В не меньшей степени меня изумило, что именно они думают о гражданской войне. Многие южане воспринимают ее как нынешнюю реальность. Они все еще ведут ее.

Воспоминание – это не только интеллектуальное усилие, которое каждый из нас совершает, вызывая в уме события из личного прошлого. Если воспользоваться термином, который мы упомянули в главе 1, память бывает не только «эпизодной». Есть и другие виды памяти, в том числе память о прошлом общества. Поэтому память изучается не только психологами, но и представителями социальных наук: антропологами (с их интересом к устным культурам) и социологами. Последние исследуют, как память о прошлом конструируется и обсуждается социальными группами.

То, что разные социальные группы «помнят» прошлое общества по-разному, подсказывает и жизненный опыт. Возьмем опять военную тему: ключевые события второй мировой войны по-разному вспоминаются немцами и русскими, японцами и американцами. Память об индейских войнах в Америке у потомка европейских колонистов из Филадельфии – одна, а у индейца из Нью-Мексико – совсем другая.

Семьи, в которых мы выросли; социальные, этнические и религиозные группы, к которым мы принадлежим; знакомые, с которыми мы общаемся; новостные медиа, которые мы смотрим, – все эти факторы влияют на наши воспоминания о прошлом. Вот почему бытуют столь разные воспоминания о «Новом курсе» Рузвельта, движении за гражданские права чернокожих и событиях, повлекших за собой вторую войну в Ираке. Некоторые воспоминания могут быть личными. (У большинства из нас есть твердое мнение о войнах, последовавших за терактом 11 сентября.) Но другие воспоминания касаются событий, не пережитых нами лично. Социологи называют эти «групповые» воспоминания о прошлом, не обязательно испытанным лично, «коллективными воспоминаниями».

Как и личные воспоминания, коллективные воспоминания могут быть шаткими, ненадежными и даже ошибочными. Правда, попытка их проверить чревата субъективностью: как узнать, была ли гражданская война «северной агрессией»? Поэтому лучше оценивать коллективные воспоминания иначе: исследовать, что они говорят о группе людей, которые их придерживаются.