Иисус до Евангелий. Как обрывочные воспоминания нескольких человек превратились в учение о Господе, покорившее мир

Масада жива в израильской памяти. Но прошлое помнят из-за настоящего. И в ХХ веке «последний оплот» евреев против римлян часто вспоминали как случай, когда Израиль (как и ныне!) был в кольце врагов, но евреи предпочли «сражаться до последнего», «до последней капли крови». Именно так сейчас рассказывают и пересказывают в Израиле историю Масады. Всякий турист, который попадает в Масаду (до вершины можно добраться на фуникулере), слышит рассказ, видит остатки крепости и размышляет об отважной непреклонности воинов, не покорившихся завоевателю. Для израильских евреев, особенно после 1948 года (год обретения государственности), рассказ говорил не только о событии двухтысячелетней давности. Все было предельно актуально: старая история оживала в сопротивлении народа, сражавшегося за независимость против сонма врагов.¹⁴

Однако память о Масаде не всегда была такой. Это выяснили исследователи коллективной памяти. Важная статья, написанная вышеупомянутым Барри Шварцем, а также специалистами по памяти Йаэлем Зерубавелем и Бернис Барнетт, показывает, что с античности до начала ХХ века Масада не играла роли в коллективном сознании евреев.¹⁵ Она не упоминается ни в Талмуде, ни в каком-либо другом священном тексте. С ней не связан ни один праздник. До недавнего времени евреи ничего не писали о ней. Почти два тысячелетия она пребывала в забвении.

Масада стала входить в еврейское сознание с первой половины ХХ века. Все началось с поэмы «Масада» (1927 год), написанной Ицхаком Ламданом, уехавшим из Украины в Израиль. Конечно, в 1920-е годы государства Израиль еще не существовало, а потому оно не находилось в военной осаде. И поэма Ламдана не уподобляла положение масадовцев положению современных ему израильтян. Она говорила лишь о сопоставимости социальной ситуации. Ведь в ту пору евреям Восточной Европы закрывали въезд на Запад. Как кто-то сказал, «для еврея было лишь два вида мест – места, куда он не мог уехать, и места, где он не мог жить». Единственной надеждой и возможностью оставалась Палестина.¹⁶

Ламдан не знает, не подведет ли евреев эта надежда. Как было с Масадой, может оказаться, что они попадут в капкан. Но ведь и вариантов других нет.

Таким образом, в 1927 году Масаду вспомнили в связи с актуальной ситуацией. После того как Израиль стал суверенным государством (1948 год), обстоятельства изменились. А с ней изменился и смысл Масады. С тех пор и в последующие десятилетия, «подобно осажденным и немногочисленным защитникам Масады, современные израильтяне находят себя окруженными враждебными силами, намного превосходящими их численностью».¹⁷ И Масада стала «символом воинской доблести, верности своему народу». Большинство израильтян осмыслили массовое самоубийство «как героическое утверждение национального достоинства и воли».¹⁸

Впоследствии один из авторов этого исследования, гебраист Йаэль Зерубавель, написал интересное исследование коллективной памяти о Масаде: «Заново обретенные корни: коллективная память и становление израильской национальной традиции».¹⁹ В этой работе он показывает, как лидеры современного Израиля использовали историю Масады в интересах собственной национальной программы, превратив ее в «один из главных национальных мифов израильского общества».²⁰ Три особенности Масады способствовали коллективной памяти о ней: рассказ о ней ярок и захватывает; крепость внушительна; сохранились впечатляющие остатки осадного вала и римских лагерей. Здесь есть, от чего растрогаться всякому, кто бывает в Масаде и слышит эту историю. Для израильских евреев Масада стала символом принадлежности к Израилю.

Лидеры Израиля понимали это почти с самого начала. В 1963–1965 годах раскопками руководил археолог Игаэль Ядин, в свое время занимавший должность начальника израильского генштаба. Как он заметил в одной радиопередаче: «Через посещения Масады мы можем научить [наших братьев из диаспоры] тому, что мы называем «сионизмом», лучше, чем через тысячи высокопарных речей» (27 апреля 1966 года).²¹ Израильтяне давно усваивали этот урок через рассказы о Масаде, туристические экскурсии и даже школьные учебники. Как говорит Шмарьяху Гутман в предисловии к детской книжке о Масаде (на иврите):

Масада – это символ еврейского и человеческого героизма во всем его величии. На Масаде выросло уже целое поколение молодежи. Это поколение, которое создало государство, поколение обороны в ее различных проявлениях. Масада остается источником силы и мужества освободить страну, пустить в ней корни и защитить всю ее территорию.²²

Однако исследователи коллективной памяти удивляются: насколько все это происходило за счет реальной истории (как она описана в древних источниках). Зерубавель отмечает, что типичное повествование о Масаде, как оно звучало в израильской культуре ХХ века, было достигнуто путем «крайне избирательной подборки из исторических свидетельств Иосифа. Подчеркивая одни аспекты его рассказа и игнорируя другие, мемориальное повествование переформировало рассказ и трансформировало его смысл».²³