Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей

(8) Суть и детали. Разграничение между «сутью» и деталями может порой заводить в тупик. Случается, что лишь благодаря деталям сохраняется и передается суть воспоминания. Лучше проводить различие между деталями, существенными и несущественными для сути рассказа. Например, в рассказе о насыщении пяти тысяч (Мф 14:13–21, Мк 6:32–44, Лк 9:10–17, Ин 6:1–15) очевидно, что количественные детали (пять хлебов, две рыбы, пять тысяч человек) имеют ключевое значение для сюжета. Они подчеркнуты во всех четырех версиях. Едва ли кто–нибудь стал бы рассказывать эту историю в более общих словах, говоря просто о «множестве людей и небольшом количестве еды». Эти детали — пять хлебов, две рыбы, пять тысяч человек — несомненно, ярко запомнились очевидцам и были включены ими в свой рассказ, а затем передавались из уст в уста, пока не достигли евангелистов. Именно они отделяют историю о насыщении пяти тысяч о другой истории о насыщении четырех тысяч семью хлебами и несколькими рыбами (Мф 15:32–39, Мк 8:1–10) и показывают, что эти два рассказа необходимо рассматривать не как варианты одного и того же, но как две разных истории, в первых же пересказах различавшихся деталями[912].

Хороший пример сохранения сути при изменении несущественных деталей — рассказ о трех отречениях Петра от Иисуса во всех четырех Евангелиях (Мф 26:58, 69–75, Мк 14:54, 66–72, Лк 22:54–62, Ин 18:15–18, 25–27). Все четыре версии сходятся в том, что Петр сидел с другими у огня во дворе дома первосвященника, что его трижды (первый раз — служанка) спросили о том, не ученик ли он Иисуса, что и после третьего его отречения пропел петух. Все прочие детали, включая то, кто спрашивал Петра во второй и в третий раз, а также точные реплики Петра и его собеседников, варьируются. Вполне возможно, что рассказ Марка был известен остальным трем евангелистам; однако, независимо от того, связаны ли отклонения от версии Марка с редакцией или происхождением от независимых традиций, по–видимому, такая степень вариативности в устном исполнении считалась допустимой. «Дух» истории, который во всех версиях сохраняется, совпадает с их общим значением. По всей видимости, этот «дух» сохранялся в истории и тогда, когда ее рассказывал в различных обстоятельствах сам Петр. Именно это он запомнил; именно это он старался передавать как можно точнее. Варьировал ли он сам другие детали, или это начали делать другие рассказчики, которым он передал это предание — не так уж важно. Возможно, некоторые из дополнительных деталей представляют собой точные воспоминания Петра; однако смысл этой истории — не в них.

На подобных примерах мы видим, что дух воспоминаний очевидцев, сохраняемый во всех пересказах, даже если отдельные детали запоминаются неточно, и дух устной традиции, сохраняемый во всех исполнениях, даже если отдельные детали варьируются, легко совпадают. Таково заключение, наиболее важное для изучения евангельских преданий. Это заключение показывает, до каких пределов реалистично полагаться на память — будь то память очевидца или исполнителя устной традиции. Переход от одного к другому не обязательно предполагает значительное снижение достоверности — хотя, конечно, возможно и такое.

(9) Частое повторение. Этот аспект принципиально важен для любой оценки достоверности и надежности свидетельских показаний, включенных в Евангелия. Во–первых, мы можем быть уверены в том, что очевидцы событий истории Иисуса впервые рассказывали свои истории вскоре после самого события. Например, после исцеления или изгнания бесов человек, над которым было совершено это чудо, должен был рассказать об этом друзьям и знакомым — именно так распространилась по Палестине слава Иисуса как чудотворца — но и ученики Иисуса, при этом присутствовавшие, не могли не рассказать об этом другим ученикам. В дальнейшем такие рассказы должны были повторяться. Сама их природа подсказывает нам, что довольно скоро сообщения очевидцев должны были обретать четкую, фиксированную форму. Некоторые ключевые слова Иисуса могли запоминаться дословно, сам сюжет и структура истории оставались неизменными. Именно в таких стереотипных формах рассказы очевидцев, путем естественной циркуляции в группах учеников, должны были становиться частью общей памяти лиц, близких к Иисусу. Как правило, в результате частого повторения история очевидца сохраняется в форме, очень близкой к той, в какой он сам запомнил ее и рассказал. Разумеется, нельзя игнорировать обычную человеческую склонность «улучшать» или расцвечивать хорошую историю — однако можно сказать, что возможность искажений, основанных на ошибках памяти, здесь маловероятна.