В своей статье 1981 года «Место анекдота: заметка о критике форм»[917]
Т.Фрэнсис Глассон предложил содержательную критику одного из основных положений критики форм: поскольку евангельские рассказы можно отнести к различным литературным формам — из этого якобы следует, что все они представляют собой продукт долгого развития в процессе устной передачи, в котором выпадали детали, ненужные с точки зрения потребностей общины, и структура истории сглаживалась и принимала удобную для общины форму. Аргументы Глассона, если не считать ссылок на использованиеЕсли верно, что мы не можем ни говорить, ни писать, не впадая при этом в определенный тип выражения, который можно классифицировать и узнать в нем определенную форму — сколь ошибочно утверждать, что поскольку евангельский материал можно классифицировать согласно различным формам, это верный знак его долгих странствий из уст в уста[918]
.Сосредоточившись на «анекдоте» (которому Глассон дает очень широкое определение) как форме многих евангельских рассказов, Глассон показывает, что «редукция» таких рассказов к голой сути, исключение маловажных деталей — именно то, чего следует ожидать, и долгое развитие в процессе устной передачи для этого совершенно не требуется. На примере апофтегмы или «истории афоризма», основной интерес которой составляет какое–либо яркое речение Иисуса, Глассон показывает, что такая «редукция» постоянно происходит при пересказе этих историй и в наши дни:
Очень часто и в наше время первый «слушатель» затем сводит историю к ее голой сути; часто случается и так (и это для нас еще важнее), что человек, записывающий историю, сокращает ее, чтобы уменьшить объем текста. Очевидно, ни в том, ни в другом случае о влиянии потребностей общины или о долгом периоде устной передачи речь не идет[919]
.Он приводит пример:
В моем распоряжении имеется письмо от знаменитого дирижера сэра Адриана Боулта, где он рассказывает анекдот или, так сказать, историю афоризма из собственного опыта. Начинается она так: «На одной моей репетиции духовик, известный любовью к выпивке, вдруг закашлялся…» Здесь нет нужды пересказывать историю полностью. Она состоит всего лишь из четырех фраз: стоит отметить, что в ней нет ни даты, ни указаний на место происшествия, ни имени духовика, ни названия репетируемой пьесы, ни даже уточнения, на каком именно духовом инструменте он играл — и не потому, что все эти детали постепенно стерлись в течение многих лет устной передачи, но потому, что они неважны для сути рассказа… Однако сэр Адриан рассказывает случай, при котором присутствовал и в котором принимал участие[920]
.