Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей

Неформальную и неконтролируемую устную традицию можно определить как «передачу слухов». Под эту категорию подпадают разные трагические и ужасные истории: едва где–то происходят трагедия или гражданские беспорядки — тут же распространяются слухи об этом. С 1975 по 1984 год, живя в Бейруте (Ливан), автор буквально купался в подобных слухах, доходящих со всех сторон. Так, история о том, как три человека в очереди за хлебом у дверей булочной были убиты случайным снарядом, в устах разгневанных соотечественников убитых превратилась в повесть о трехстах жертвах хладнокровной резни[659].

Именно этот тип передачи информации обычно имеют в виду на Западе, когда говорят, что устная традиция крайне ненадежна. Однако стоит отметить: ненадежность проявляется в случаях, когда кто–то весьма заинтересован в искажении традиции, а механизмов контроля над ней нет. Признав, что традиция может сохраняться в более или менее первозданном виде, мы сможем понять, с помощью каких механизмов контроля преимущественно устное общество способно сохранять традиции более или менее неизменными на протяжении долгого времени.

Раввинистическую традицию и, по аналогии с ней, традицию передачи преданий об Иисусе в раннем христианстве, какими изображает их Герхардссон, Бейли классифицирует как формалвную и контролируемую:

Она формальна в том смысле, что имеется четко идентифицируемый учитель, четко идентифицируемый ученик и четко идентифицируемый объем традиционного материала, передаваемый от одного к другому. Она контролируема в том смысле, что материал заучивается наизусть (и/или записывается), идентифицируется как «традиция» и остается в неприкосновенности[660].

И такой тип традиции также существует на Ближнем Востоке в наше время. «Наиболее известные его проявления — заучивание наизусть всего Корана мусульманскими шейхами, а также заучивание продолжительных церковных служб в Православной церкви»[661]. Заучивание Корана и других мусульманских текстов[662], быть может, не вполне сравнимо с примером Герхардссона. Возможно, письменный текст Корана в этой традиции не рассматривается как «независимое средство выражения» — однако, несомненно, имеет в культуре мусульманской учености свое определенное место наряду с устной традицией. Именно полный текст Корана, письменный документ, заучивается слово в слово — не допускаются даже малейшие отклонения. Сомнительно, что запоминание слово в слово такого обширного текста было бы возможно, не будь под рукой подспорья в виде письменного Корана. В повседневной жизни используется устный текст, заученный наизусть — но подспорьем для памяти служит текст письменный. Это выходит за пределы аналогии с раввинизмом: здесь перед нами традиция, средством контроля над которой служит не только ситуация взаимодействия учителей и учеников, но и текст.

Однако важно то, что говорит Бейли о роли устной традиции в такого рода обучении и о применении этой модели к другим ситуациям, в частности к раннему христианству: «Передача выученной наизусть традиции дает возможность перейти к истолкованию и обсуждению ее смысла, чего не позволяет холодная и безжизненная книга»[663].

Об этих двух формах традиции, принимаемых за образец, соответственно, критиками формы и скандинавами, Бейли говорит, что они

обе живы по сей день и чрезвычайно распространены на Ближнем Востоке. Первая связана с естественными человеческими слабостями; вторая представляет собой не что иное, как тщательно разработанную методологию великой античности, до сих пор практикуемую и весьма уважаемую как христианами, так и мусульманами[664].