Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей

Евангелие от Матфея, по–видимому, не следует принципу опоры на очевидцев, присутствовавших от начала до конца. Как именно оно связано с Матфеем — остается загадкой; однако, по всей видимости, Матфей не играет в нем той же роли, что Петр — в Евангелии от Марка или Любимый Ученик — в Евангелии от Иоанна. Матфей, несомненно, появляется в конце Евангелия, носящего его имя, — в числе тех одиннадцати учеников, перед которыми Иисус появляется и произносит прощальную речь (28:16–17). Однако там он никак не выделен среди остальных (подобно Петру в Мк 16:7). Более того: Матфей появляется в числе учеников только в девятой главе Евангелия, после многих других событий (в том числе Нагорной проповеди). В целом представляется, что это Евангелие, в отличие от остальных, не опирается на авторитет какого–либо конкретного очевидца. [С этим хорошо согласуется черта, отмеченная в таблице 5: Матфей не добавляет новых имен (кроме имени Иосифа, отца Иисуса, и нескольких имен «публичных фигур»), отсутствующих у Марка, — наоборот, опускает некоторые имена, упомянутые Марком.]

«Александр» Лукиана как свидетельство очевидца

Вполне возможно, что литературный прием, названный мной «inclusio свидетельства очевидцев» был изобретен Марком, а затем заимствован у него Лукой и Иоанном. Однако весьма вероятно и то, что Марк заимствовал этот прием из популярных биографий, с которыми Евангелия сходны по жанру. К сожалению, очень немногие из подобных сочинений, несомненно, весьма распространенных в I—II веках н.э., дошли до наших дней. Таких сохранившихся биографий, в которых возможно inclusio очевидца — то есть жизнеописаний недавно умершего человека, базирующихся в основном на рассказах одного свидетеля, лично его знавшего — еще меньше. Однако имеются по меньшей мере две греческие биографии, в которых можно заметить inclusio очевидца. Обе они написаны значительно позже Евангелий, однако похожи на них в том отношении, что описывают жизнь значительных религиозных деятелей (хотя и разного рода).

Первый из этих трудов — жизнеописание Александра из Абонотиха, написанное Лукианом Самосатским и имеющее заглавие: «Александр, или Лжепророк» (Alexandros ê Pseudomantis»). Лукиан (родился между 115 и 125 годами н.э.) был сатириком и большую часть жизни зарабатывал себе на хлеб как странствующий профессиональный оратор, мастер сатирических диалогов. Жизнеописание Александра — последняя из его многочисленных работ, написанная в 180–х годах, по–видимому, примерно через десять лет после смерти Александра (до 175 года). Это биография человека, которого сам Лукиан считал негодяем, написанная с целью изобличить его как шарлатана и носителя множества пороков. Очевидно, она была заказана неким эпикурейцем по имени Цельс, которому Лукиан адресует и посвящает свою книгу; однако, несмотря на это, он чувствовал необходимость объяснить, почему тратит свой литературный дар на «человека, заслужившего не того, чтобы приличные люди читали о нем книги, но, скорее, того, чтобы грубая толпа в огромном амфитеатре смотрела, как обезьяны или лисы рвут его на куски» (§2)[356]. В качестве прецедента такого рода он приводит составленное Аррианом жизнеописание разбойника Тиллороба, по сравнению с которым Александр — «злодей куда более свирепый», «всю Римскую империю… наполнивший своими злодеяниями» (§2). Неудивительно, что Лукиан не говорит о своем герое ровно ничего хорошего — не считая упоминания о его импозантной внешности и употребленных во зло способностях.

Александр учредил в своем родном городе Абонотихе, на черноморском берегу Пафлагонии, культ и оракул бога–змея Гликона, которого считали реинкарнацией Асклепия. Сам Александр пропагандировал этот культ, отправлял священнодействия, а кроме того, действовал как пророк (толкователь) Гликона — передавал и истолковывал ответы оракула, данные в ответ на вопросы людей к Гликону (по примеру древних и почитаемых оракулов эллинистического мира). Слава нового оракула быстро распространилась по всему римскому миру, и Александр стал влиятельной фигурой: поклонники его культа имелись даже при императорском дворе и среди римской сенаторской аристократии. Абонотих сделался процветающим новым религиозным центром. Несомненно, такой культ должен был особенно раздражать людей рационалистического склада ума, как у Лукиана: такие люди полагали, что видят его насквозь, и считали своим долгом разоблачить его как шарлатана и обманщика.