За пророческим и мессианским призванием Иисуса мы угадываем более глубокое призвание, сокрытое, как и многое другое, до поры, до самого конца. Он призвал Двенадцать и не был для них первым среди равных, новым Рувимом, Иудой, Левием или Иосифом. Не был он и новым Авраамом. «Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего, в землю, которую Я укажу тебе». «Идите за мною, и я сделаю, что вы будете ловцами человеков»[2259]. Он называл себя женихом[2260]. Его трапезы Царства предвещали мессианский пир, а также новый пир ГОСПОДА и Израиля, после нового скитания по пустыне[2261]. Он обращался к образу пастыря. Это царский символ, уходящий корнями в традиции древнеизраильской монархии. Это символ, говорящий о самом ГОСПОДЕ как о пастыре Своего народа: ложные пастыри пасли самих себя вместо овец, но пастырем становится ГОСПОДЬ, принося (в некоторых текстах) обновление Завета и обретение дома[2262]. Иисусу этот образ помогал объяснить его цели, интерпретировать характерные для него действия и слова приглашения, радушного приема, требования и предупреждения.
Наверное, Иисус неизбежно должен был начать говорить о себе как о новом Законодателе: не просто новом Моисее, приносящем новую Тору с горы Синай, но том, кто дает заповеди своей властью[2263] Снова оговоримся: это не означало, что Тора плоха, второсортна или недостойна. Перед нами эсхатологическое утверждение: наступил момент великого обновления, когда Тора будет написана в людских сердцах, а потому роль некоторых заповедей умаляется, как умаляется роль свечей при восходе солнца. Но у кого есть власть объявить о наступлении этого мига для святой Торы, данной Богом? У Иисуса. Как отмечают два крупных исследователя Иисуса и иудаизма, Иисус в этом смысле «говорил от лица Бога», возвещая несоответствие Моисеева законодательства новой эпохе и объявляя о возможности отбросить отныне некоторые из его божественных установлений:
Вот учитель Торы объявляет от своего лица, что говорит Тора…Что же это за тора, которая улучшает учения Торы без ссылки на источник этих учений? (А ведь Источник — Бог!) Меня смущает не столько эта весть (может быть, за отдельными исключениями), сколько вестник… Мудрецы… говорят вещи от собственного имени, но не пытаются улучшить Тору. Пророк, Моисей, говорит не от собственного имени, а от имени Бога. Он возвещает то, что велел ему возвестить Бог. Иисус же говорит не как мудрец и не как пророк… Поэтому в рамках Торы нам трудно понять учителя, который стоит вне Торы, а может быть, и над Торой… Дело не в учении, а в личности Иисуса[2264].
Но Иисус не отбрасывал Тору походя, как лжепророк, подстрекающий народ предать древние идеалы в пользу новых идей. (Хотя Иисус рисковал быть принятым за лжепророка, и некоторые его в самом деле принимали за лжепророка.) Он и не кощунствовал против Моисея (согласно Флавию, иногда такое прегрешение каралось смертью[2265]!), хотя, опять же, кто–то и мог счесть его за такого кощунника. Иисус полагал начало новой эпохе в израильской истории, — эпохе, к которой Закон Моисеев подводил, но для которой был неадекватен.
Когда Иисуса спросили, как обрести жизнь будущего века, он ответил переосмыслением десяти заповедей, где первые три заповеди заменены его собственными приглашением, вызовом, призывом и имплицитным предупреждением: продай все, что имеешь, и следуй за мной. Поразительным образом верность Богу Израилеву отныне обретает форму верности Иисусу. Избавиться от надела предков — эквивалент свержения языческих идолов[2266]. Как Иисус действовал, словно он — реальность, на которую указывал Храм, или даже тот, кто имеет власть над Храмом, точно так же Он действовал и говорил, словно Он — замена Торы или даже тот, кто имеет власть над Торой.