Иисус и победа Бога

• Но если Иисус — эсхатологический пророк, Мессия, вестник Царства, который умер, чтобы оно наступило, то воскресение означает, что он успешно выполнил свою миссию, и осуществленное им переосмысление грядущего Царства предвещало будущую задачу для его последователей — претворения в жизнь его достижения. В конце концов, Иисус, как хороший еврей I века, верил, что Израиль для остального мира — как петля для двери; то, что он сделал для Израиля, он сделал для всего мира. Поэтому, в свете его целей, как они нам известны, имеет смысл предположить: он ждал, что его ученики, в свою очередь, станут благовестниками (по Исайе!), светом миру.

Однако христиане — люди не просто с идеей, но с задачей. В этом плане Швейцер был прав, а Бультман ошибался. «Историкам идей» не понять ни Иисуса, ни раннюю Церковь. В фокусе моей модели (см. NTPG и часть I выше) не случайно стоят действия и слова–как–действия, а не просто вопросы и ответы. Я сосредотачиваю внимание на деятельности и символе, на рассказах, которые представляют собой не просто «иллюстрацию» абстрактных идей, но действия, наполненные силой и революционным потенциалом.

В этой модели «верования» тесно связаны с «целями». Цель же состоит не в том, чтобы верить в сколь можно больше правильных вещей, а в том, чтобы действовать в послушании, чтобы, подпитываясь истинной верой, претворять в жизнь достижение Иисуса. (Отмечу: свою модель я разработал отнюдь не априори, а при виде собственной неспособности понять Иисуса в рамках истории идей, с которой я начал. Я старался, чтобы метод не был насилием по отношению к изучаемому предмету. И это одна из причин, почему я писал эту книгу дольше, чем рассчитывал.) Если «Новозаветному богословию» — быть, то его нужно рассматривать в более широком контексте «новозаветных программ». Однако и для этого требуется отдельная книга.

…Интересное дело! Если я прав, то Церковь (особенно в свои псевдоортодоксальные моменты) часто понимала высказывания Иисуса о возвращении ГОСПОДА на Сион как высказывания о его собственном «втором пришествии». В результате складывается парадоксальная ситуация.

• Некоторые церкви (особенно протестантские) куда более сильно и горячо верят во «второе пришествие», чем в Боговоплощение. Боговоплощение же для них предполагает, что Иисус был «божественным»/ сверхъестественным существом, чья человеческая история не принципиальна для предлагаемого им спасения.

• Те, кто эту псевдоортодоксальную доктрину отверг (вместе с ее последствиями в истории), часто называют ее исторически безосновательной[2293].

• Христиане, желающие понять Боговоплощение, постоянно упускают из виду самый главный и поразительный источник материала по данному вопросу. А ведь отнесись они к нему серьезно, само понятие «Бог» может оказаться переосмысленным, причем переосмысленным в категориях истории Иисуса из Назарета.

Пожалуй, именно страх сделать этот последний шаг удерживал многих, делал для них благоговение извинением для скверного исторического метода. Исследователи снимали исторические сандалии, чтобы те не коснулись священной земли. Так они держали «Бога» на почтенном расстоянии, не претендуя знать многое и об Иисусе. Знаменитый пример — концовка Бамптонских лекций Р. Г. Лайтфута (1934 год)[2294]. Но, хотя блудный сын и вернулся в отчий дом босым, отец велел надеть ему сандалии на ноги. Лишившаяся своей былой гордыни, былого желания обособиться со своей половиной наследия, история снова находится у семейного стола. И если богословие, старший брат, делает вид, что историю не замечает, то это означает лишь одно: богословие забыло, кто у них общий отец.

Ортодоксальное богословие в этом смысле часто отличалось забывчивостью, часто представляло Просвещение злодеем. Дескать, Просвещение бесконечно коварно! Была ли запретная тема? Да, была: изучение истории Иисуса. Мол, будем как боги, отличающие факт от вымысла. И так история изгонялась из сада, отправляясь в далекую страну, где терния да волчцы, да вместо еды — рожки для свиней.